опять.
— Да.
— Аладдин, выпусти немедленно Адашкевича.
На этот раз говорил Тхаржевский.
— Что?
— Или ты через пять минут отпустишь Адашкевича, или я пришлю тебе уши Яниева.
Я молчал. Тхаржевский считал Адашкевича своим другом. Тхаржевский решил, что Адашкевич ехал к нему. Тхаржевский видел, как мои ребята выволокли Адашкевича из машины. Тхаржевский не знал, что это Адашкевич забеспокоился о Ваське… Или знал? Или Адашкевич позвонил по просьбе Тхаржевского, чтобы заманить меня в ловушку? Почему замминистра Адашкевич сотрудничал с двумя бандитами? Потому, что надеялся сделать добро России, или потому, что надеялся помочь другу?
Я опустил трубку.
— Слышал? Очень по тебе Тхаржевский скучает. Васька тем временем отъехал от ворот, и нестерпимый для меня жар талисмана немного приутих.
— Что ты собираешься делать? — с тревогой спросил Адашкевич.
Я шепотом стал отдавать инструкции. Напоследок я выдернул у себя из-под мышки «макар» и протянул Адашкевичу;
— Держи. Меня обыщут, а тебя нет. Замминистра принял волыну обеими руками, словно дикообраза. Внезапное подозрение мелькнуло у меня:
— Эй, ты в армии-то служил?
— Нет, — испуганно сказал Адашкевич, — у нас была военная кафедра.
— Только не вздумай из пушки шмалять, ясно? Мне кинешь.
За железной калиткой, в которую пропустили меня и Адашкевича, стояла целая свора карачуновых «шестерок». Как я предполагал, меня они обшарили, как мышь, — пустой амбар, а Адашкевича не тронули.
Засим меня проводили на второй этаж, в комнату с эркером и круглым столом посереди начищенного паркета.
В комнате сидели четверо: Тхаржевский, Карачун, Исленов и еще один бандитский зам.
Тхаржевский обнял Адашкевича, и они облобызались.
Ларец я почувствовал сразу: он стоял на полке безо всякого сейфа, и от него мне в лицо бил яростный свет, словно от прожектора на лагерной вышке.
— Это что у вас там за штука за книжками, — ткнул я в ларец пальцем.
Адашкевич тут же зыркнул на ларец, а Исленов елейно произнес:
— Часть древа, на котором распят был Спаситель наш Иисус.
— Понятно, Петр Васильич. Банкиром был, башли воровал, монахом стал — мощи тырит?
— Как вы смеете, — зашипел Исленов.
— То-то я думал, чего в монастырь подался. А он мне решил нагадить…
— Я о душе твоей забочусь, дурак! — вскипел Исленов. — Ты мне помог! Ты меня от ада спас! И я тебе помочь хочу.
Нашлась на мою душу гуманитарная помощь! И вообще — если Господь попустил человеку повелевать духами, то чего этот лезет? Я хотел выругаться, но в присутствии прожектора на верхней полке не смог.
— Ты не чирикай, Аладдин, сегодня не твоя очередь чирикать, — заявил Карачун.
— Это еще посмотрим! — заявил я. — Вот это видели?
И я достал из кармана джинна в пластиковой упаковке.
— Знаете, что будет, если меня замочить?
— Никто тебя мочить не собирается, — процедил сквозь зубы Тхаржевский, — покайся и дай клятву не колдовать. И вали на все четыре стороны.
— Весьма разумные условия, — вмешался в разговор Адашкевич, — заметьте, Аладдин, мы же не собираемся у вас ничего отбирать. У вас есть крупная нефтяная компания, с руководителями подразделений которой достигнуто известное взаимопонимание, у вас есть банк с уставным капиталом в полтораста миллионов долларов, целый портфель российских компаний, вполне приличная ФПГ, друзья в правительстве и деловых кругах. Если попытаться все это у вас отобрать — ваши люди зальют кровью слишком много кабинетов. Зачем? Оставайтесь при своем. Но мы останемся при своем.
Я поглядел на замминистра. Вот козел! Значит, он обо всем заранее знал! Значит, его звонок был ловушкой!
— Сашка правду говорит, — поддакнул Тхаржевский, — вы и так уже отхватили от страны порядочный кусок. Пора и другим что-нибудь оставить.
— Чтобы ты все просрал, да?
— Наоборот, — усмехнулся Адашкевич, — мы заботимся об интересах страны. Я сильно сомневаюсь, что они состоят в том, чтобы безграмотный парень из детского дома с бычьими кулаками и куриными мозгами проглотил всю Россию. Ты же, Аладдин, глупей Жирика!
— Ты, зараза! — обернулся я к Адашкевичу. — Я-то думал, ты взаправду звонил! А ты меня на блесну словил!
Лицо Адашкевича посерело.
— Куда звонил? — ошеломился Тхаржевский.
«Идиот! — мелькнуло в моей голове. — Он же сейчас притворялся!»
Адашкевич вскочил, оттолкнув стул, и руки его сомкнулись на ларце с реликвией. По правде говоря, поворачивался Адашкевич так долго, что любой из моих ребят успел бы вышибить из него дух. По счастью, рядом с ним сидели Исленов и Тхаржевский, а эти двое тоже не сдавали на мастеров спорта.
Зато Карачун среагировал мгновенно и выхватил волыну. Он не успел выстрелить — я ударил его по руке. Волына отлетела в угол комнаты, а я тут же врезал коленом ему в пах, переворотился и съездил подъемом стопы по морде.
Колдовать я в ареале обитания истинного креста не мог: но ведь меня в свое время Князь не за красивые глазки подобрал, а на подпольном тотализаторе. По правде говоря, за последнее время я немножечко дисквалифицировался, но кулак у меня тот еще был: Карачун брякнулся глазами вверх.
Тут Тхаржевский вскричал:
— Паскуда! — и обрушился было на Адашкевича.
Адашкевич же извлек из недр пиджака волыну и взволнованно пискнул:
— Ни с места. Стрелять буду!
По счастью, наш свободолюбивый российский народ при виде волыны становится необыкновенно дисциплинированным. Когда человеку предъявляют волыну в качестве аргумента, он обыкновенно редко спрашивает: а умеет ли этот парень из нее стрелять, и заряжена ли она, и служил ли этот парень в армии или куковал на медицинской кафедре? Что касается Адашкевича, то он, например, не снял «макар» с предохранителя, и только полная неосведомленность Тхаржевского в вопросах человекоубийства мешала ему заметить этот факт. Зато столь приятное обстоятельство не ускользнуло от внимания телохранителя Карачуна. Он мягко оттолкнулся от земли, перелетел через стол и обрушился на Адашкевича. Бандит, вероятно, ожидал, что жидкий фраер сейчас примется стрелять и, естественно, у него ничего не выйдет, как у импотента со старой девой. Но замминистра был напуган до такой степени, что сам, видимо, забыл, что он держит в руках не стило, а куда более внушительный аргумент. Поэтому он сделал то, чего ни один здравомыслящий бандит никак не мог предугадать. Вместо того, чтобы нажать на курок, он зажмурил глаза и изо всей силы долбанул «шестерку» рукояткой по голове. Надо сказать, что по природе своей Адашкевич был мужик массивный и сильный. Удар получился внушительный — бандит охнул, скорчился, обрушился на пол и распластался на паркете подобно использованному гондону.
Меж тем нашего полку прибыло: заслышав стрельбу, мои парни вышибли гранатой ворота и въехали на джипах во двор, щедро орошая всю местную флору и фауну маслинами, произросшими в цехах тульских оружейных заводов.
В зале Карачун пришел в себя и наставил на Адашкевича пушку.
— Лови! — вскричал Адашкевич и швырнул мне ларец с реликвией.
