– В чем дело? – спросила Аня.
– Вас не ведено пускать, – ответил милиционер.
Аня растерянно сморгнула. Навстречу ей от двери офиса уже шел улыбающийся Виктор Петров, начальник охраны «Авиаруси».
– Что это значит? – спросила Аня. – Я – генеральный директор.
– Уже нет, – сказал Петров, – совет директоров вас переизбрал.
– Когда?
– Сегодня утром.
– И кого он назначил генеральным директором?
– Дмитрия Мережко.
Аня отошла от Петрова и села в машину. Она не знала, чего ждет. По набережной гулял резкий ветер, принося с собой холод и гололед, двое рабочих на мосту меняли какую-то перетяжку, и жизнь была пустой, как середина буквы «о».
Откуда-то из двора выехал длинный черный BMW, ворота и охрана расступились, BMW мигнул красными габаритами и растаял в потоке машин на набережной. Наверное, это поехал Мережко. Новый генеральный директор ее компании. Наверное, он поехал советоваться к Стасу.
У Ани зазвонил телефон, и высветился номер Мережко. Аня отбила звонок и выключила телефон.
Она не помнила, сколько просидела в машине. Сначала полчаса, потом час. Потом она велела отвезти себя в небольшой ресторанчик в квартале от офиса, и там что-то съела сама и накормила охранников. В ресторане она хотела сесть у окна, но охранники ей не дали.
– За нами следят, – сказал один из охранников, показав на противоположный тротуар. Аня вгляделась. Там стояла грязно-серая «девятка».
– Демонстративно следят, – добавил другой.
Через сорок минут она вернулась к офису. Грязно-серая «девятка» следила за ними действительно демонстративно. Телефон у Ани молчал.
Мережко, наверное, посоветовался со Стасом, потому что черный BMW опять приехал в офис, и охрана опять почтительно перед ним расступилась.
Аня включила телефон, и он тут же зазвонил. Сотовый номер на нем был номером Алексея Защеки. Аня опять отбила звонок и снова выключила телефон.
Некоторое время она сидела молча, гладя на пустой экранчик. Потом набрала телефон Эдуарда Каменецкого, генерального директора аэропорта «Международный».
– Эдуард Викторович? – спросила она. – Вы… кажется, вы просили со мной встретиться. Я могу приехать сейчас.
В то самое время, пока Аня маялась у дверей своего офиса, машина главы авиакомитета Михаила Зварковича подъехала к дверям одного из крупнейших российских коммерческих банков. На председателя банка Зваркович вышел через его партнера. «Федеральный авиационный узел? – переспросил совладелец банка, – это интересно, но я сам этим вопросом не занимаюсь. Поговори с Мишей».
Встреча с Мишей была обговорена тут же – на завтра, в одиннадцать утра.
Банк занимал красивый отреставрированный особняк неподалеку от МИДа. Центральный вход украшали две шлюзовые камеры, и для Зварковича шлюз был застопорен и растворен настежь. Вышколенный охранник проводил его на третий этаж.
В приемной председателя банка успокаивающе стрекотал факс, и у тяжелых дубовых дверей белела табличка с известным всей стране именем. Секретарша с поклоном распахнула перед Зварковичем дверь. В кабинете никого не было.
– Проходите, проходите, – сказала секретарша, – он вышел, будет буквально через минуту. Чай, кофе?
– Чай, – сказал Зваркович.
Он решительно пересек кабинет и устроился за низким столиком для беседы. На столике в хрустальной вазочке лежали конфеты и белые бразильские орехи, похожие на свернувшихся личинок. Зваркович рассеянно запустил пятерню в орехи.
– Твой чай.
Зваркович обернулся.
На пороге кабинета, саркастически улыбаясь и держа в руке чашечку с дымящимся чаем, стоял Стас.
– А… – сказал Зваркович.
– Он отдыхает. В Южной Африке. Твое предложение его не заинтересовало. Извини, что я назначил встречу не у себя в кабинете, но я готов тебя выслушать.
Давным-давно, когда Аня была еще маленькая, у нее был дедушка. Дедушка был мамин. Он работал инженером на заводе и еще занимался в кружке самодеятельности фокусами. Он показывал очень смешные фокусы, курил толстую коричневую трубку и летом качал ее на скрипучих качелях, устроенных на крошечном садовом участке в сорока километрах от Москвы.
Дедушка умер от рака, когда ей было шесть лет, и с тех пор никто не качал ее на качелях. Эдуард Каменецкий очень походил на дедушку. Он был такой же уютный и старый, как пенек, облепленный опятами, и его слегка обвисшее лицо было наполовину скрыто за толстыми стеклами очков.
