– Как нас учат классики марксизма-ленинизма, – сладким голосом сказал Нестеренко, – стоимость конечного продукта за висит от количества вложенного в него труда. Этот пистолет, конечно, столько не стоит, но, принимая во внимание количество труда, затраченного мною при его использовании, и количество различных мест человеческого тела, в которые попали пули, он того стоит.
– Валерий! Ты же получил от меня тридцать тысяч!
Эти деньги я отдал, – сказал Валерии.
– Кому?
– Меньше будете знать, Юрий Сергеевич, дольше будете жить.
Иванцов побледнел.
– Я жду, Юрий Сергеевич, – спокойно сказал Нестеренко.
– У меня нет сейчас таких денег. Возьми компьютер на складе.
– Ладно, возьму компьютер, – согласился Валерий, – давно мечтал завести эту штуку. Сашка, ты мне поможешь выбрать компьютер? А то я в них ни уха ни рыла…
Иванцов сидел, уронив голову на руки.
– Надеюсь, это все, Валерий Игоревич?
– Нет. Вы будете выплачивать три тысячи долларов ежемесячно.
– Что? Да старой «крыше» платил…
– У вас новая «крыша», – сказал Сазан.
Эпилог
Война Шутника и Шерхана кончилась не в тот час и не сразу. Группировку, как раненую акулу, добивали долго и упорно. Разгромили, для острастки, автосервисную станцию, целиком принадлежавшую Шерхану, а теперь уже его преемнику, Мишке Клену; в отместку пострадал магазин Шутника. Совершенно постороннему человеку, виноватому только в том, что он представлял Клена на переговорах с итальянской обувной фирмой, попало гранатометом в окна квартиры. Были и попытки примирения; последняя из них завершалась разборкой на окраине Москвы, во время которой семьдесят боевиков перекрыли движение.
Мишка Клен был убит шестерыми людьми в масках, заставшими его за обедом в ресторане «Ладушки», – оцепеневшая прислуга приняла было парней за омоновцев. Упорно поговаривали, что одним из налетчиков был сам Сазан. Такой уж был у него почерк – лично участвовать не только в перестрелках, но и в мероприятиях заведомо «мокрых».
Шутник тогда взялся всерьез за создание своей империи, сотканной, подобно империи Карла Великого, из воли сотен маркграфов и герцогов, объединенных не государственными законами, а личной преданностью сюзерену. Эти люди смотрели на жизнь, как на поединок, на грабеж – как на главное средство экономического обмена и видели в своей отчаянной храбрости главное средство сохранить бабки и единственный способ их преумножить.
Они выстроили на подмосковных дорогах красные кирпичные дома, архитектурой напоминавшие средневековые замки. Они устроили в бетонных гаражах ямы для раздевания автомобилей и места для пыток и вместо колоколов поставили на верхушки башен гнезда для пулеметов.
Ничто не могло сравниться с их смелостью, разве что кроме их жадности и иногда невежества; сначала они извлекали деньги из собственной жестокости, а потом – из анархии, в которой утонула страна. Они имели власть грабить самим и запрещать грабить всем прочим, и вскоре Сазан с полным правом получил свой феодальный лен в отдельном московском районе.
Бабку Сазан скоро выписал из больницы в здравии, удовлетворительном для ее возраста, однако отвез не в старую коммуналку, а в новую, светлую двухкомнатную квартиру в бело-голубой шестнадцатиэтажке по Варшавскому шоссе.
Кооператив «Снежокъ» скоро был перерегистрирован в товарищество с ограниченной ответственностью и неограниченной властью Сазана; мороженым он занимался все меньше, а все больше – экспортно- импортными операциями, которые в прошлом «Снежке» составляли от силы пятьдесят процентов.
Товар ТОО реализовывался через лотки того же рынка, который раньше контролировал Шерхан; а продавцы на рынке теперь выстраивались в очередь к неброской «шестерке» с тонированными стеклами, в которой закатывались на рынок Максимка с Крохой. Поговаривали, что даже доля гуманитарной помощи, представленной на рынке, не очень-то изменилась.
Только одно происшествие омрачило этот успех. Как-то утром, месяцев пять после описываемых событий, когда Валерий Нестеренко по кличке Сазан сидел на складе – фирма теперь арендовала отличный склад на Цветном, – к дверям склада подошел толстый следователь прокуратуры Вазген Аршаков. Сазан велел немедленно его пропустить, так как вчера от его имени Вазгену передали в белом конверте десять тысяч баксов. Сазан приказал оставить их с дорогим гостем вдвоем и вышел из-за стола, чтобы приветствовать Аршакова. Но едва он подошел к следователю, как тот хлобыстнул Нестеренко по роже женственной белой ручкой, швырнул на стол конверт и удалился.
Так как никто из людей Сазана не видел, как шефу дали по роже, Сазан оставил это дело совершенно без последствий.
Так или иначе, большая часть угодий Шерхана отошла к Сазану.
