– Майор, вы отказываетесь возглавить «красную» группу? – спросил Плотников.
– Нет. Мы пойдем туда. Но я и все офицеры группы категорически против штурма.
– Капитан Ищеев, вы тоже против штурма?
Молодой выдвиженец Терентьева заколебался. Ищеев был опытный боец, выходец из ВДВ. Он бредил управлением «С» и три раза пытался туда попасть. При Терентьеве его наконец взяли. Ищеев понимал, что штурм кончится большой кровью. Но чувствовал он и невысказанное настроение, повисшее в воздухе, настроение, переданное с самого верха: стреляйте всех, Господь разберет, где заложники, а где террористы. Он знал, что после управления «С» по заводу будет работать армия. А то, что останется после армии, можно будет соскребать со стен лопатами. Чем меньше останется работы для армии, тем меньше придется соскребать со стен.
– У нас нет другого выхода, – сказал Ищеев.
–
Лицо Яковенко стало белее цедры лимона.
– Совещание закончено. Все свободны, – распорядился руководитель операции.
Спустя несколько минут после конца заседания Савелий Рыдник вернулся в кабинет Плотникова.
– Ты не можешь дать приказ о штурме! – заявил Рыдник.
– Почему?
– Вот почему! – Рыдник швырнул на стол пленку.
Плотников развел руками.
– Я, Савка, просмотрел эту пленку внимательно. Это всего лишь монтаж. Фальшивка, изготовленная чеченскими выродками. Я, конечно, принимал участие в переговорах о выкупе заложников. Мне за это дали орден «За личное мужество». Признаюсь, я пил и ел за одним столом с Хасаевым. Да я, чтобы освободить наших ребят, с чертом бы выпил! Но я никогда, никогда не обсуждал с ним, как распилить деньги за заложников. Это просто наглая попытка террориста скомпрометировать наши органы.
Лицо Рыдника окаменело.
– Ты не считал это фальшивкой, – сказал Савелий, – пока не оказалось, что Хасаев пришлет на счет твоей помойки двести миллионов долларов?
– Это не играет никакой роли, на чей счет поступят деньги, – заявил Плотников, – важно, что операция по их переводу отвлечет внимание Хасаева от штурма.
Придя в себя, Саша Яковенко обнаружил, что сидит на матах в гулком спортзале, со стаканом водки в одной руке и огурцом в другой. Вокруг стояли офицеры его группы и Травкин со своими бойцами. Кто-то отчаянно матерился; кто-то предлагал отказаться от участия в штурме, если Терентьев не заберет своих слов обратно. Чуть поодаль стоял бледный Ищеев и доказывал, что группа не должна, не может отказываться от операции, потому что это приведет только к большим потерям среди заложников.
– Да нас трусами назовут, – кипятился Ищеев.
– А? – сказал Яковенко.
Чья-то рука, вроде бы его собственная, опрокинула ему в рот полстакана водки.
– Живой! – обрадовался Травкин, – ишь! Живой! Ты меня слышишь?
– Слышу, – сказал Яковенко, – отлично слышу. Я совсем немного контуженный. Видишь, даже кровь из ушей не идет.
Перед глазами Яковенко нарисовался Леша Ищеев.
– Саша, – сказал новоиспеченный майор, – ты пойми. Ну нет у нас другого выхода. И в этой ситуации все, что мы можем – это сплотиться. Быть как один кулак. А если демагогию разводить…
Яковенко врезал Ищееву – вполсилы. Чтобы не калечить нового руководителя группы за несколько часов до операции. Встал и быстро вышел из спортзала.
В пустом коридоре, заплеванном грязью и окурками, его нагнал Травкин.
– Сашка, погоди! Ты чего? Слышь, моих в оцепление ставят. Оцепление. Из боевых пловцов. Понаехали из Москвы тут ордена делить, на хрена им конкуренты-аборигены.
Майор глядел перед собой. Генерал Терентьев мог бы позволить ему участвовать в операции. Более того, последние пять месяцев Терентьев ровно это и делал: он неизменно посылал майора Яковенко на те задания, с которых обыкновенно не возвращаются. Но Яковенко возвращался, и хуже того – приходилось представлять его к наградам. И теперь вместо того, чтобы поступить как мудрый царь Давид, который отправил на передовую мужа приглянувшейся ему бабенки, Терентьев просто сорвал с него погоны, обвинив в неисполнении приказа. Приказа охранять забашлявшего кого нужно коммерсанта.
– Мы с тобой, братец, лохи, – продолжал Травкин. – Рылом не вышли нохчей резать. Тут чуешь, какой настрой? Тут медали будут давать за резню заложников, а нас с тобой посылают, когда заложников надо спасать. Мы с тобой лохи. Знаешь, что такое лох? Это отряд македонских десантников. За пять веков до нашей эры.
Все в этой операции было не так. Холодные глаза Данилы Барова. «Если человек плохо владеет своей собственностью, его надо проучить». Роскошная яхта с американским капитаном в белом кителе. Чех, которому набили морду в кабинете, господи, знать бы, что этот чех – один из лидеров террористов, так тут же на месте разделали бы, морду вывернули бы через жопу, глаза б в пятки воткнули! «Град», торчащий из окопчика, подумать только – «Град»! Господи, когда же они остановятся? Сколько же им еще оружия надо продать на сторону, чтобы они поняли, что это оружие стреляет по русским? Еще хорошо, что они ему стратегические ракеты не продали, залетел бы на базу на острове Дальнем да и шарахнул бы оттуда по Кремлю! А может, зря не продали.
Но главное – не таким было поведение начальства. Очень странно, что Плотников был сначала против штурма. Что-что, а тут Терентьев сказал правду: в Кремле с них снимут стружку за упущенных террористов, а не за загубленных заложников. Странно, что в Чечне Данила Милетич, полумертвый, не назвался своим именем и что будущий генерал Рыдник не поехал на тот обмен…
Травкин легко поднялся с подоконника.
– Пошли, – сказал он майору.
– Никуда я не пойду.
– Пошли. Нечего тебе здесь сидеть, кишки себе жрать. У нас дело есть.
Серебряномордый джип Травкина подъехал к дому полковника через полчаса.
Дом был огромный, трехэтажный, за трехметровым забором китайского кирпича. Стемнело. Яковенко вылез из машины и долго смотрел на обрывистую скалу, под которой начиналось полузамерзшее море. Несмотря на дорогие особняки в этом районе, море было какое-то серое, грязноватое, и берег под ними был завален двухметровыми кучами мусора. Почему-то вдруг пришло в голову, что на другом конце Тихого Океана, там, где расположен вероятный противник, берег наверняка чист и ухожен, и богатые дома, глядящие на океан, не снабжены противотанковыми заборами.
Да, вероятный противник. Травкин воевал уже десять лет, и сам он, и все его старшие товарищи, и вся армия воевали одну и ту же войну: за горочкой сидел душман и лепил по ним из американского, а чаще русского гранатомета. А когда он приезжал на переподготовку, ему читали лекции о вероятном противнике, космическом щите и ядерном ударе. Видимо, он и его начальство участвовали в каких-то двух разных войнах.
Яковенко ожидал, что Травкин привез его домой, но, к его удивлению, не тут-то было. Травкин выскочил из ворот через пять минут, с пакетиком снеди в одной руке и бутылкой коньяка – в другой. За ним по снегу стлалась серая с черным овчарка.
Травкин плюхнулся на водительское сиденье, овчарка запрыгнула в салон, сзади с визгом развернулся, уступая дорогу, джип сопровождения.
– Есть хочешь? – сказал Травкин, – лашпа дивная, домработница готовит. Привет от китайских оккупантов.
