– Слышал новость? – сказал Сляньков. – В «Коралле» уволили Ромку Вишнякова.
– Кого? – не понял прокурор.
– Ну, пиарщика ихнего. Представляешь, звонит Рыдник Касаеву и говорит: «Ты чего, Руслан, у себя бордель развел?» Касаев сначала даже и не понял, какой такой бордель? У него все казино – один сплошной бордель. А Рыдник ему: «Твой Роман не с кем-нибудь путается, а с женой самого Артема Ивановича. А ну увольняй на хрен».
– И что? Уволили?
– В здание не пустили! Вещи не дали собрать!
Прокурору Андриенко было сорок семь лет. Это был человек невысокого роста, рыхлый и полный, с животом, напоминающим кокосовый орех, туго обтянутый голубым сукном прокурорского мундира, который Андриенко носил почти все время. У него был странный цвет лица – бледный и нездоровый, точь-в-точь как у пролежавшего в воде рулончика дешевой туалетной бумаги, и на этом ноздревато-сером лице ярко выделялся бугристый сизый нос.
Несмотря на некоторое очевидное сходство между краевым прокурором и начальником краевого УФСБ, естественно обусловленное временем, в которое они жили, и должностями, которые они занимали, характеры этих двоих людей были глубоко различны.
Савелий Рыдник был беспринципен, но умен, циничен, но храбр. Он презирал людей, потому что хорошо знал себя, но даже если публично он называл кошку Тузиком, то в сейфе он всегда держал аналитическую справку о том, сколько котят этот Тузик родил в прошлом месяце. Он врал всем – но только не себе.
Что же до прокурора края – он принадлежал к тем жадным, но чрезвычайно простодушным людям, которые не только говорили о собственной непогрешимости, но и свято в нее верили. С точки зрения Андриенко, общественное благо совпадало с личным благом прокурора до сотого знака после запятой, как гравитационная масса совпадает с инертной. Направляя за собственной подписью письмо в коммерческую структуру с просьбой пожертвовать денег в недавно созданный при прокуратуре Фонд, он искренне не видел в этом ничего плохого и был бы совершенно возмущен, если бы ему сказали, что это не что иное, как рэкет. Но не менее искренне, если бы это самое письмо появилось в печати, он был бы возмущен наглостью и коварством журналистов, которым лишь бы облить грязью власть: хотя как бы, казалось, это можно сделать, напечатав совершенно невинное письмо?
Унизительное положение, в которое чеченский подбандиток Касаев вместе с коррумпированным начальником УФСБ поставил российскую прокуратуру, не могло не взволновать глубоко чувствительную душу прокурора. Поэтому Андриенко с удовольствием выслушал рассказ Слянькова, задумался и, постукивая пальцами по столу, спросил:
– Этот Руслан чернозадый – что у него есть? Кроме казино?
Сляньков пожал плечами.
– Много чего есть, – сказал Сляньков. – Сейнера. Терминал.
– Какой терминал?
– Таможенный. На Посадской, 10. Знаменитый терминал. Раньше Алиеву принадлежал.
– И что там таможат? Суда?
– Контейнера. И фуры из Китая.
– Контрабанда там бывает?
– Там без контрабанды не бывает, – ответил Сляньков.
– И что нам надо, чтобы обыскать терминал?
– Заявление надо, – сказал Сляньков, – зарегистрированное. «Я, пупкин иван иваныч, настоящим сообщаю вам, что на таможенном терминале „Западный“, на улице Посадской, 10, находится контрабандный груз золота…» Плюс постановление о возбуждении уголовного дела на основании заявления и ваша на то санкция.
– А если золото не найдется?
– Золото всегда найдется.
Ноздри Андриенко слегка раздулись. Его вчера оскорбили, при всех. Унизили человека, который должен представлять в этом прогнившем крае законность и порядок, – унизили перед всей чавкающей, погрязшей в контрабанде и коррупции элитой. И кто унизил? Черножопый. Чечен.
– И где заявление? – спросил Андриенко.
Сляньков начал переминаться с ноги на ногу.
– Что такое? – сказал Андриенко.
– Там у терминала… крыша… говорят, Рыдник.
Прокурор взлетел с кресла. Сизый нос его вздулся, как подкрылки заходящего на посадку самолета.
– Мне плевать, – заорал прокурор, – чья тут крыша, не крыша! Мне не плевать, что у вас возят контрабанду! Если человек нарушает закон, он за это должен отвечать! И это моя функция – заставить его ответить, невзирая на покровителей!
Российская система контрабанды очень проста и встроена в российскую систему таможенной очистки, как стенной шкаф в дорогой квартире встроен в придуманную для него нишу. Основана она на том, что груз, въезжающий в Россию, проходит растаможку не на границе, а на любом удалении от нее, в специальных местах, принадлежащих частным компаниям. Как следствие, между границей и таможенным терминалом с грузом и документами происходят самые удивительные превращения, а лица, которые обеспечивают эти превращения, имеют совершенно официальный статус и называются таможенными брокерами.
Автобус со следователями и спецгруппой под гордым названием «Варяг», недавно приданной в порядке эксперимента прокуратуре, подъехал к терминалу на Посадской в половине пятого. Склад за решетчатым забором напоминал гротескно увеличенный гараж-ракушку, – гофрированная горбушка, собранная из жестяного барахла.
Вдоль горбушки, под темнеющим небом, стояли длинные фуры, крытые брезентом и похожие на гигантских земляных червей, выползших на асфальтовую дорожку после дождя. У ворот переминались с ноги на ногу несколько человек в прозрачных дождевиках, – видимо, владельцы груза.
Здание было захвачено молниеносно. Когда Андриенко вошел в просторный склад, сотрудники терминала уже были загнаны в одну из комнат, а следственная группа изучала сопроводительные документы на груз. «Варяги» стояли вдоль стен, как зеленые новогодние елки, увешанные любимыми игрушками мужчин, и смотрелись очень достойно.
Технические средства досмотра на терминале предусмотрительно отсутствовали, и следователи, будучи людьми тертыми, приволокли с собой «рапискан». Между следователями мячиком катался низенький и толстый азербайджанец, хватал их за рукава и гортанно причитал, а усмотрев прокурора края в форменном голубом мундире, тут же бросился к нему. Слова полились из азербайджанца, шипя и брызгая, как ржавая вода из только что включенного крана.
– А… – взмахивал руками азербайджанец, – что же… гражданин начальник, как же так? Всемерно… Что?
– Заявление, – веско сказал Андриенко. – По факту контрабанды.
Азербайджанец от волнения перешел на родной язык.
– Начальник-джан, – закричал он, хватая прокурора за рукав.
– С какой фуры начнем? – спросил один из следователей.
– С любой, – ответил Андриенко.
Первый контейнер оказался с телевизорами «Тошиба». По документам «Тошиба» проходила как китайский зеленый горошек. Во втором было шмотье, значившееся в бумагах как нитки. Китайские пуховики и платья, которыми трейлер был набит под завязку, были увязаны в огромные тюки с надписями «Нина», «Валя», «Ирка». На многих тюках вместо русских имен стояли иероглифы.
Следователи перетаскивали тюки к терминалу один за другим, потрошили их и прогоняли шмотки через «рапискан». Тряпья было так много, что, казалось, следователи раскурочили грузовой «Ил».
Третий трейлер тоже оказался со шмотками.
Азербайджанец замолк и выдохся, как истощившая аккумулятор сигнализация. Андриенко стоял у «рапискана» хмурый, кусая зубы.
Досмотр продолжался уже второй час, а прокуратура так и не нашла того, чего искала. Конечно, шуму
