боком на приклад собственного автомата.
– Герз ма гахалахь![3]
Ствол задергался, выплевывая короткие горячие гильзы. Сначала Халиду показалось, что пули не долетают до резервуара. Потом яркая искра трассирующей пули ударила в верхнюю часть полупустого двухтысячетонного хранилища, туда, где скопились бензиновые пары.
– Вспышка прямо! – закричал Халид.
Генерал-майор Рыдник подъехал к заводу в девять двадцать две. За его джипом следовал автобус со спецназом «Восход» – штурмовым подразделением краевого управления ФСБ.
На площади перед заводоуправлением стояли два мордастых автобуса с тонированными стеклами. Ни души вокруг не было. За зданием вспухал красный гребень пожара, и откуда-то издали доносился вой пожарных машин. Сотовый Сурикова не отвечал. По рабочему отозвался незнакомый голос.
– Говорит генерал-майор Рыдник, начальник управления ФСБ по Кесаревскому краю. Ты кто такой?
Трубка замолчала на несколько секунд, а потом в ней послышался новый голос.
– Подполковник Исенин. Спецназ внутренних войск «Поллукс». Я отвечаю за безопасность территории.
– Твою мать, как ты отвечаешь, если у тебя все горит!
– Охрану оставьте. Внутрь пропустим только вас.
Тяжелая дверь приоткрылась, пропуская Рыдника. Генерал увидел пятнистый камуфляж и висящий на ремне автомат.
– Проходите.
Дверь захлопнулась за Рыдником.
Проходная была забрызгана кровью, как краской. Кровь была всюду – на стенах, на полу, усыпанном битым стеклом, и тут же, у стены, лежали три полуголых тела. На плече одного из трупов Рыдник разглядел наколку с эмблемой морской пехоты.
У пятерых людей, стоявших возле вертушки, вместо лиц были шерстяные шапочки с прорезями для глаз. Ствол в руках каждого смотрел Рыднику в живот.
– Ваш Баров рехнулся, – сказал генерал ФСБ, – это что? Спектакль? У вас что там горит?
– Там горит Данила Баров, – ответил один из автоматчиков, и гортанный горский выговор, как пила, резанул по нервам генерала. – И две тысячи тонн мазута. Довольно приличный погребальный костер, надо сказать.
В кабинете Сурикова за хозяйским столом сидел человек в камуфляже и ел бутерброд красными влажными губами, видневшимися сквозь прорезь в черной маске. Перед человеком на ножках растопырилась телекамера. За телекамерой стоял оператор, и человек в камуфляже, поигрывая стволом, что-то оператору объяснял.
Человек за столом не смотрел в телекамеру. Он смотрел в телевизор, где в прямом эфире шли «Вечерние новости» телекомпании ТКТ.
Глава девятая,
или Никогда не разговаривайте с террористами
В аппаратной, обеспечивающей популярный вечерний блок местных новостей, царил бардак. Тридцать процентов ТКТ принадлежали трудовому коллективу, что давало ей возможность маневрировать между остальными владельцами. И когда ее корреспондент, посланный к Кесаревскому НПЗ, передал выпускающему редактору предложение Барова заплатить пятьдесят тысяч за две минуты прямого эфира, выпускающий редактор не увидел в этом особых политических рисков.
Выпуск был сверстан. Даже не две, а три минуты были выделены. Тарелку для прямого включения послали прямо на завод, но вот – оставалось всего пять минут до начала сюжета, пожар на НПЗ был уже виден со всех концов города, а картинки с Баровым все не было и не было.
На экране шел сюжет корреспондента Турского про заседание правительства края, а ведущая озабоченно спорила с аппаратной.
– Таня, Таня, – вдруг заорал шеф-редактор, – ты посмотри на ленту новостей! База «Ручьи»! Нет, «Лесная». О черт, Танька, или кто-то перепутал, или взорвалось сразу две нефтебазы! Еще одно сообщение про «Ручьи», Таня, Таня, не говори про «Лесную», это, наверное, путаница!
В это мгновение сюжет кончился, и ведущая оказалась в эфире наедине со всеми слушателями и лентой новостей на стоящем в студии лэптопе.
– И срочное сообщение, – сказала ведущая, – десять минут назад прозвучал взрыв на нефтебазе «Ручьи» в городе Озлонь. В течение выпуска мы постараемся узнать подробности происшедшего, а также возможную их связь с пожаром на Кесаревском НПЗ, прямое включение с которым мы ждем с минуты на минуту…
– Что у вас происходит? – заорал режиссер корреспонденту на нефтезаводе, – дайте картинку!
Картинка была немедленно дана. С экрана на телевизионщиков смотрел человек в камуфляже и черной шапочке, натянутой на самые глаза. За его спиной стояли двое в противогазах и с пультами в руках. Рядом с человеком в маске стоял белый как яичная скорлупа корреспондент.
– Происходит то, – сказал человек, – что завод захвачен моими людьми. И через две минуты ты выпустишь меня в эфир.
– Это невозможно, – сказал шеф-редактор. – Это запрещено законом.
Человек спокойно приставил пистолет к виску корреспондента.
– Ты это сделаешь, или я вышибу его мозги на твоих глазах.
– Нас всех уволят. ФСБ нас…
Камера взяла общий вид, и все, слетевшиеся к тому времени в аппаратную, увидели напряженное лицо генерала Рыдника. Он стоял на коленях. Один из боевиков фиксировал позу пленника, скрутив его в локтях. Другой держал генерала на мушке.
– Глава краевого УФСБ у меня в гостях, – сказал человек без лица, – пусть он рассудит наш маленький спор. Что лучше, генерал, прямой эфир или два трупа?
Рыдник молчал. Лицо его было цвета куриного филе. Камера крупным планом показывала бисерины пота у него на лбу.
– Тридцать секунд до включения, – заорал ассистент режиссера.
– Не смейте этого делать, – сказал, осклабившись, Рыдник.
Боевик передернул затвор.
– Включайте, – заорал шеф-редактор.
– А сейчас – прямое включение с Кесаревского НПЗ, – сказала ведущая, – и первый вопрос, что там все-таки происходит?
– Камера! – отчаянно вскричал шеф-редактор программы.
На эфирном экране ведущую сменил человек без лица.
– Кесаревский нефтеперерабатывающий завод захвачен борцами за независимость Чечни, – сказал человек. – Мы захватили пятьсот двадцать заложников и уничтожили нефтебазы, снабжающие Кесарев топливом. Мы требуем вывода из Чечни российских войск и проведения выборов президента параллельно с референдумом о независимости под контролем европейских наблюдателей. Если наши требования не будут выполнены, завод будет взорван. Заложники погибнут. После этого ваш край замерзнет в течение недели.
– Кто вы? Как вас зовут? – спросила ведущая. Ее не было в кадре, и только в аппаратной можно было видеть ее бледное от ужаса лицо.
– Мой позывной – Фатих.
– Но почему… почему Кесарев?
– Великий имам Шамиль, когда его везли в Петербург, сказал: «Если бы я знал, как велика Россия, я бы не воевал с ней». Кесарев дальше Петербурга, но это вас не спасет. Моя страна залита кровью от края до края. Ваша тоже будет залита кровью от края до края.
– Есть ли раненые или погибшие?
Камера развернулась в сторону, и все зрители увидели у стены человека, поставленного на колени. Руки его были скручены сзади, тело обнажено по пояс, и чеченец в маске, стоявший сбоку от пленника, схватил
