— Старались…
— Хорошо, еще поговорим по результатам разведки. Располагайтесь, тут полезные вещи рассказывают.
Покидаю своих спутников — надо раненых пристроить. Нахожу главную. Сообщаю, что привез еще двадцать семь больных и раненых. Особо отмечаю, что выбора у меня не было. Воспринимается это без восторга, но в то же время достаточно спокойно. После пары минут к раненым уже идет один из хирургов, инфекционистка и заведующий приемным отделением. Мне сообщается, что в конце дадут слово, потому надо подготовить сообщение о виденном сегодня минут на десять. Коллегам любопытно узнать об окружающей ситуации, а тут свежие новости. Успеваю попросить хирурга спровадить командира БТР к зубодерам, если таковые есть. Тот согласно кивает.
Бренчит колокольчик, перерыв закончился, поток втягивается в актовый зал. Оказывается, что кроме медиков тут же и военных полно. Не только Змиев с окружением.
И вроде как не только кронштадтские. Замечаю знакомые физии — мой братец и парни из МЧС, пробираюсь к ним.
— Много пропустил?
— Считай половину.
— Досадно. О чем была речь?
— Мужик по медицине катастроф толковал. Но у него брошюрки есть — так что можно потом получить будет, я договорился. И записал кое-что, так что не страшно. Хирург напомнил про правила сортировки. Толковый мужик, с боевым опытом — все так, как должно быть, с примерами.
— А что осталось?
— Про патологию катастроф сейчас, потом про биохимию зомби немного. Что-то у этой, из лаборатории, интересное было. Ну и напоследок — всякое разное.
Выступающий, крепкий мужичок с рукой на перевязи, начинает рассказывать о массовых нарушениях здоровья населения при катастрофах.
Сразу оговаривается, что речь идет о различных катастрофических ситуациях, каковые были раньше, разумеется, такого, что произошло сейчас, никто и представить себе не мог. Но тем не менее, как показывает опыт, принципиально по воздействию на население катастрофы не отличаются.
Первым делом рассказывает о психогениях — получается, что восемьдесят процентов людей в ситуации катастрофы страдают от острого реактивного состояния, что резко ухудшает и без того сложную обстановку, а то, что десять процентов из них доходят до психоза, усугубляет ее еще больше. При этом, разумеется, благие пожелания помещать таковых в специально оборудованные психоизоляторы или хотя бы привязывать к носилкам, остаются невыполнимыми.
Второе при катастрофах — механические повреждения. Таких, в разных ситуациях, набирается двадцать-тридцать процентов. Они нуждаются в оказании первой медицинской помощи, а до четверти из них — и во врачебной. Это — при уже указанном выше количестве людей с острыми реактивными состояниями — становится трудновыполнимым.
Третье, и докладчик подчеркивает это особо, — нарастание инфекционных заболеваний. Выступающий говорит хорошо поставленным голосом о радиационном поражении и интоксикации, обострении хронических болезней и термических повреждениях.
— Есть ли вопросы? — наконец заканчивает он.
Вопросы есть — несколько человек поднимают руки. Лектор тычет пальцем.
— Скажите, почему у нас достаточно много больных с ОЖКИ[12], но практически нет с респираторными? Банальных насморков нет, не то что ОРВИ.
— Возможно, это связано с тем, что у вас лучше поставлена профилактика ОРВИ?
— Нет, это у всех так.
— Тогда пока не могу сказать. У меня тоже прошел насморк не за неделю, а за день…
— Какие психогенные реакции, на ваш взгляд, стоит иметь в виду?
— Наиболее опасны экстрапуитивные — с немотивированной агрессией в отношении окружающих, интрапуитивные — с аутоагрессией — всплеск суицидов все отметили — и импуитивные — беспорядочное и бессмысленное бегство, в том числе и в сторону угрозы.
— То есть рост бандитизма и хулиганства — из-за реактивных состояний?
— Отчасти — да. Как сейчас принято говорить у молодежи — «крыша едет». Но и, безусловно, играет роль и ослабление репрессивного государственного аппарата, вызванное катастрофой.
— Скажите, пожалуйста, а отсутствие реакции на речь у пациентов насколько обратимо?
— Вы, вероятно, говорите о пациентах с аффектогенным ступором? Безразличны к окружающему, взгляд в одну точку, редко моргают?
— Да.
— Пройдет в течение недели. Такое возможно и в случае фугиформных реакций — но там, наоборот, имеет место двигательная буря — совершенно бессмысленное бегство или такие же, нелепые с точки зрения логики, попытки спрятаться.
Доходит очередь до меня, встаю, представляюсь и спрашиваю:
— У нас был случай, когда боец открыл хаотический огонь с колокольни по совершенно посторонним людям. Если считать это случаем реактивного психоза, то почему он развился не в первый же день катастрофы?
— Я слышал про этот инцидент. Но здесь, как мне кажется, был скорее реактивный параноид[13], или как его еще называют, параноид языковой изоляции. Там ведь человек оказался в чуждой языковой среде, испытал дополнительный стресс. Поэтому характерная убежденность в наличии врагов, бред преследования, галлюцинации и тревожно-мнительные черты характера обусловили такую реакцию. А развивается параноид не так быстро.
— А что за дополнительный стресс вы имели в виду?
— То, что принято называть боевыми стрессовыми расстройствами, или боевой усталостью. Когда потрясение увиденным, получение ранее невозможных впечатлений, ощущение беззащитности и повышенной уязвимости, наличие постоянной угрозы, да еще на фоне недосыпа и недоедания, несоответствие всего виденного этическим надстройкам и чувству долга превышает барьер психической адаптации.
— Так боевая усталость, значит, у всех нас есть?
— В той или иной степени — да. Безусловно.
— Ясно, спасибо…
Остается переварить информацию. Сажусь. Братец пихает меня в бок и ехидничает:
— Вот война — а ты уставший!
— Да ну тебя…
Разговорчики в зале, достигшие уже заметного уровня шума, затихают, когда появляется наша Кабанова. По-моему, она еще пополнела. И мне кажется, что похорошела, хотя обычно беременные, наоборот, дурнеют. Очевидно, что поставившая в первые же сутки весьма простенькие эксперименты на грызунах докторша тут пользуется немалым авторитетом. Другим это и в голову не пришло, а она, таким образом, мало того что дала очень ценную информацию по наиболее важным нюансам в плане зомби, так еще и сейчас некробиологией занимается вовсю.
— Наша лаборатория пока не может похвастаться серьезным прорывом в понимании того, что же все- таки стряслось. Поэтому не буду писать вилами по воде и ограничусь той информацией, которая может быть полезной, — начинает Валентина Ивановна Кабанова. — Проведенный эксперимент еще недостаточно информативен, но, судя даже по тем данным, которые нами получены, можно сделать первые выводы о причинах странной водобоязни зомби. Утопленные лабораторные животные, обратившись, старались изо всех сил выбраться из воды. При этом отмечено, что у зомби мацерация кожных покровов проходит быстрее, чем обычно. Отслоение эпителия также протекает ускоренно. То же относится и к облысению — в норме не раньше чем через месяц, а в ходе эксперимента уже на третий день — полная потеря шерсти. Но самое интересное — гистологически обнаружено очень быстрое образование жировоска в организме находящихся в воде лабораторных животных. В обычных условиях жировоск образуется минимум через три-четыре недели. В наших экспериментах такое было заметно на третьи сутки. При комнатной температуре воды! Объяснить причины столь раннего образования жировоска не представляется возможным. Но можно сказать точно —
