Однако там раненые, и они точно ждут с нетерпением бронированную «скорую помощь». Будет очень кисло, если они помрут только из-за того, что летеха пожабится дать колесницу гусеничную.
Некоторое время идет яростная торговля в радиоэфире, в итоге летехе обещают много всего полезного, если пришлет коробку, и кучу извращений физического свойства — если не пришлет.
Скоропомощный экипаж формируется несколько необычно. «Маталыга», как наиболее подходящая для перевозки раненых — у нее дверцы сзади и пузо вместительное. Мы с Надеждой — чертова баба даже слушать не стала возражения, дескать, не стоит класть всех медиков в одну корзину, и просто залезла в таратайку. Саша с Серегой в усиление, и пара курсантов, в которых я не без удивления узнал Званцева- младшего и его приятеля.
Туда мы катим сидя внутри гусеничной кареты «скорой помощи», как ее нарек смешливый лопоухий «курок». Одно дело — когда рядом сидит Андрей со слонобоем, а другое дело — Саша или «курсантеры».
«Маталыга» идет несколько жестче БТР, нас потряхивает в салоне, который куда здоровее бэтээровского, но вроде сильно ниже, сидеть приходится бубликом. Зато видно, что тягач, кроме лавок, никаких загадочных ящичков и коробочек с проводами не имеет. Пока едем — по совету Надежды Николаевны вынимаем пластины из броников. Дышать сразу становится легче.
На месте оказывается, что все не так плохо — раненых четверо, но, к счастью, все не тяжелые. Один с гордостью показывает каску с содранной краской — морф, не шибко разбираясь, хапнул парня за голову, а она оказалась в шлеме, что и выручило. А так переломы, сильные ушибы, ссадины и царапины. У одного возможно повреждение внутренних органов, очень похоже на тупую травму живота, но тут все равно эвакуация, не боец он со сломанной ногой. Санинструктор у них в команде оказался неглупый, так что в шесть рук обрабатываем и шинируем быстро.
У них, оказывается, и носилки есть. «Курсантеры» хватаются за ручки и бодрым галопом тянут первого раненого. Успеваю вспомнить про Марка и рявкаю, чтоб остановились. На меня все уставились недоумевающе.
Когда нас дрессировали на военной кафедре и учили эвакуировать раненых, мы на своей шкуре убедились, что это сложное и тяжелое действие. Майор Сухов, подтянутый, голенастый и ироничный, поручил первой четверке носильщиков пробежать с «раненым на носилках» кружок по стадиону. После чего загрузить пострадавшего в угрюмую приземистую транспортерину. Жертвой выбрали Марка, как самого легкого. Не учли того, что в нем явно был актерский талант, и он нередко веселил однокурсников различными репризами, особенно ему удавались сцены из постановок Жмеринского драматического театра оперного балета:
«— Э, Мепистохэл! Вам зовут из подземелье!
— Кому, мине? Чичас иду!
Калитка пипскнула, и Мепистохэл явился».
Вот тут во время таскания Марк и смешил, и бесил таскателей, вовсю играя роль раджи на прогулке. Ржать, неся бегом тяжесть, а Марк все-таки был в сапогах и с автоматом, не сахар. Когда ребята подбежали наконец к транспортному средству и закинули передние ручки на борт, передняя пара залезла в кузов и все облегченно рывком вдвинули носилки с телом в кузов.
Тело неожиданно прервало тираду о «нерадивых и нелепых слугах» таким мощным ревом, что все чуть не подпрыгнули. Марк коряво вывалился из носилок, спустил портки и стал корячиться, пытаясь глянуть, что у него на тыльной стороне организма. На тощем заднем фасаде оказалась здоровенная ссадина и быстро наливающийся мрачной синевой не меньших размеров синячище.
— Вы видите, — невозмутимо пояснил майор Сухов, — одну из характерных ошибок при загрузке раненых в транспорт. Самая нижняя часть при переноске раненых в брезентовых носилках провисает и выдается за уровень ручек, что при резкой загрузке в кузов или салон сантранспорта вызывает дополнительную травматизацию раненых.
Мне тогда показалось, что майор это объясняет уже в сотый раз, и такой ход событий его не удивил, наоборот — все шло по накатанной колее.
Раненых загружаем быстро, но аккуратно. Возникает короткий спор с полканом, который командует группой. Он безапелляционно требует эвакуировать раненых, чтоб под ногами не болтались, а мне надо на морфа глянуть. И вывезти тушу отсюда — если не сделаю, мне Валентина этого точно не простит. Отращивание дополнительных конечностей некрофауной обязательно нужно изучить как можно быстрее.
Полкану эти премудрости — как зайцу барабан, так, суемудрие. Не знаю, чем там дело бы кончилось, если б не Надежда, которая спокойно влезла в беседу с совершенно штатским заявлением, что, пока я гляну неидентифицированное метаморфированное некрообразование, она задержит отправку «этой машинки» и присмотрит за пострадавшими мальчиками. Все это выговаривается так, что любого военного может кондратий хватить, все-таки каждая женщина в душе актриса. Тут Надя, может, и хватанула через край, но спорить с такой гражданской интеллигентной дурой явно бессмысленно. Полкан смотрит на нее — и право, если б он сплюнул, это было бы менее оскорбительно, но наша сестричка отвечает настолько безмятежным взглядом, что офицер теряется.
Отыгрывается он на мне, тыкнув пальцем в ту сторону, где эта падаль валяется.
— Совсем рядом с боковым охранением, что вон там, у сарайчика, а туша чуть дальше.
Припускаю туда мелкой рысью. На полдороге соображаю, что вообще-то надо было бы взять ребят с собой для переноски. Когда собираюсь бежать обратно — доходит, что на коробочке проще было подъехать. Да и не стоит тут в одиночку гонять. Ну да ладно, авось обойдется, тем более что боковое охранение в случае чего прикроет.
Около сарайчика никакого боевого охранения нет. Видно, что тут была пальба — гильз до черта. Прикидываю, в какую сторону стреляли, и действительно, совсем рядом нахожу кучу простреленных тряпок. Морф сравнительно невысок, зато широк в плечах, скорее антропоморфен, рук вижу только две (или это уже можно назвать лапами?), на теле — одежда и обувь, грязная, конечно, но вполне по размерам, что странновато.
Башку ему расквасили добротно, потому переворачиваю на спину без опаски. Чертыхаюсь.
Из расстегнутого драпового старомодного пальто торчит еще пара рук. Маленькие такие — причем очевидно, что, падая, морф их своим весом поломал. «Ничего не понимаю, шеф! — Аналогично».
Расстегнув пуговицы пальто, чертыхаюсь еще раз. Морфы не дошли еще до того, чтоб отращивать себе дополнительные конечности. Просто я не взял в учет, с кем мы имеем дело.
Обе руки пришиты в области середины грудины. Просто пришиты. По виду — руки принадлежали ребенку лет шести, потом ампутированы в области плечевого сустава и вшиты в грубо сделанный разрез на груди… Всего-навсего.
Даже без особого разбирательства видно, что они нефункциональны. Тот, кто этим занимался, не заморачивался созданием суставной сумки и так далее. Топорная работа, хотя, пожалуй, какая-никакая медицинская практика имеется. Но не выше третьего курса. И по качеству исполнения — троечная, некачественная.
М-да… Что еще можно сказать. А можно сказать, что пришивалось прижизненно. Безусловно. Грудь еще выбрита, хотя человек при жизни был волосат изрядно. Но никаких следов нормальной обработки хирургической операционного поля и в помине нет.
Ладно. Надо побыстрее эвакуироваться. Рассказать Николаичу, что видел. Противничек у нас еще тот, даже и не знаю, какой гадости от него ожидать.
Встаю, осматриваюсь по сторонам. Несмотря на безлюдность, почему-то остро ощущаю себя мишенью. Пухлой и здоровенной. Слева слышу голоса — азартные такие и молодые вроде. Высовываюсь аккуратно из-за сарайчика — впереди метрах в тридцати в низинке растет дерево. Там скучилось четыре солдапера, судя по снаряге и повязкам на руках, наши.
Мне кажется, что они окружили что-то висящее на суке дерева. Ну да, веревку вижу точно. Увлеклись ребятки так, что подхожу совершенно беспрепятственно, они дергаются, только когда я начинаю говорить.
— Это вы — боевое охранение?
— А тебе какое дело? — вызывающе откликается один из них.
