– Вы что, первый раз на свет родились? – яростно спрашивает Ильяс.
– А чего ты хочешь? – осторожно осведомляется конопатый санинструктор, предусмотрительно стоящий сбоку от темной глыбы МТЛБ.
– Фонарь давай! – поворачивается ко мне Ильяс, отмахивается от попытки удержать его за плечо и выставляет фонарь так, чтоб ослепить сидящего в глубине машины.
Затвор лязгает несколько раз подряд.
Тогда наш командир, не скрываясь, забирается в проем двери и светит перед собой.
– Пятая тройка, вытаскивайте!
Заглядываю через его плечо. В луче фонаря, скорчившись в комочек и выставив перед собой автомат, сидит совсем мальчишка и дергает затвор автомата. Понятно, что слушал Андрей – магазин давно пуст, патроны при дерганье затвора не вылетают, не стукают по полу, не катятся… А вот физиономия пацана мне не нравится никак. Не в себе он.
Мимо лезут ребята из тройки. Внутри после короткого бухтения и звука пары пощечин начинается драка, и резкий визг бьет по ушам.
– Этот суконыш вылезать не хочет!
– Эй! Не бей его!
– Дык он кусается!
Сроду бы не подумал, что выковыривать из довольно просторного салона тягача худенького мальчишку окажется таким трудным делом. Ребятам с колоссальным трудом удается дотащить – или дотолкать, докатить – свихнувшегося к дверцам. Там он упирается, не переставая пронзительно верещать, да так прочно, что выдернуть его удается только совместными усилиями двух троек и Ильяса.
Причем он не дерется. Ему нужно только одно – спрятаться обратно в салон. Он просто выворачивается из хватающих его рук и бьется как здоровенная рыбина, тупо, бессмысленно, но неожиданно мощно для своих размеров. И этот режущий уши визг! Как у него глотка выдерживает?
Нам с трудом удается примотать его к носилкам, потом я колю ему весьма зверский коктейль, а Ильяс напяливает повязку на широко распахнутые запредельным ужасом глаза.
Не знаю, что сработало, но паренек затихает и только тихонько поскуливает.
– Свихнулся? – отдуваясь, спрашивает Ильяс.
– Скорее бы сказал, что это острый реактивный психоз, – отвечаю на не требовавший ответа вопрос.
– Неужели нельзя это сказать более русским языком? – не нравится Ильясу, когда кто-то шибко умничает.
– Да, свихнулся, – киваю в ответ.
– Вылечить можно?
– Надеюсь, – пожимаю плечами.
Переводим дух. Носилки с пареньком ставим обратно в МТЛБ. На фига, спрашивается, корячились? Сидел бы себе, лязгал затвором.
Вовка уже осмотрел новый агрегат. Все исправно, и ему придется теперь шоферить на гусеницах. С БТР берется справиться старший сапер, а вот гусеничное он водить не умеет – какие-то свои хитрости в управлении этой техникой.
Действуя по такому же принципу, добираемся до следующих броняшек, но в них живые отсутствуют. Вот шустрик оттуда, из чрева старенького бэтээр-80 с полустертыми цифрами на блекло-зеленом борту, выпрыгивает, и получается у него это очень ловко.
Мы как-то не успеваем рыпнуться. Но меланхолично стоящий на крыше нашего бронетранспортера Андрей молниеносно валит одним выстрелом измаранного кровищей зомби, бывшего при жизни средних лет потрепанным мужиком.
– Зевс-громовержец, – выразительно заявляет откуда-то справа водолаз Филя.
– Да уж, не Венера, – показывает слабое знание греческой мифологии Андрей.
Мы уже добрались туда, где на торжествующих победу наших товарищей высыпалось несколько десятков специально откормленных зомбаков, причем не только шустриков: среди густо валяющихся тел ребята быстро находят штук пять недоморфов, которые уже внешне отличаются от просто пошустревших от сожранного мяса – лица у таких словно потекли. Черты размазались, превращаясь в морды, и особенно заметно изменились челюсти. Страшноватое зрелище представляют такие физиономии. У того, что валяется совсем рядом от моего сапога, полуоткрыт рот… Да нет, уже не рот, уже пасть – и набор изменившихся зубов заставляет отставить ногу подальше, хотя вроде бы точно упокоен этот недоморф.
И все вокруг – в катающихся под ногами с легким металлическим звуком гильзах, стены цехов – в густой сыпи пулевых сколов, на броне понуро стоящей брошенной техники тоже полно белесых пятнышек…
И мертвецы – слоем. Темным слоем на мутно белеющем небольшими кусками насте. Живых тут нет. Мы все же заглядываем в цех – и у самого входа я натыкаюсь на женщину со свернутой шеей. На вид она умерла пару дней назад. В голову приходят слова спасенного нами утром инженера, как живые ломали своим умершим шеи, чтобы не дать им укусить себя… За оборудованием ни черта не видно, пол завален всяким хламом и трупами. Но все они уже окоченели, а мы решили на коротком совещании, что склоняться над каждым и проверять так, как это было принято раньше, не стоит. Потому проверка заключается в коротком тычке ботинком. И пока все тела – словно пинаешь деревяху.
Хотя и знаю, что меня прикрывают, окружающая темнота давит на нервы. Подсознательно все время жду, что кто-нибудь мерзкий из этой темноты на нас прыгнет.
Пальба начинается неожиданно – в дальнем углу. Лупят вразнобой два пистолета.
Подбегаю туда вместе с пожилым седоватым сапером из приданных и парой водолазов из усиления.
Мертвец – грузная женщина – зацепился рваным пальто за какую-то деталь станка, двигается вяло, топчась на одном месте, и потому двое санинструкторов под прикрытием ребят из четвертой тройки стреляют в спокойной обстановке. И мажут. Причем оба. Раз за разом.
Убогое зрелище.
Только теперь понимаю, насколько ж эти неплохие ребята беззащитны и беспомощны.
Наконец, выстрелом десятым (с пяти-то метров) одному из стреляющих удается попасть в голову зомби. Та шумно валится навзничь.
Выбираемся из цеха удрученные. Получаем головомойку от Ильяса. Санинструктора получают двойную порцию – еще и за перерасход боеприпасов. А потом сразу еще и третью – за то, что при проверке, с которой у командира не заржавело, у одного в пистолете магазин с парой патронов, а у другого с пятью.
– Эй, ребята, а я полковника нашел! – окликает нас паренек из третьей тройки.
Офицер лежит с намертво зажатым в кулаке пустым ПМ. Узнать его можно только по росту, мощной фигуре и погонам. Под подбородком отчетливо видна штанц-марка от ствола пистолета. Застрелился. Потому и обгрызли его так сильно. Только вот под челюстью зубами не дотянулись.
Свечу своим фонариком вокруг, но пропавшего симпатичного и толкового санинструктора, бывшего тенью у своего командира, не вижу. Тут вперемешку и мертвые люди, штатские и военные, и дохлые собаки. Залитые кровищей, изрешеченные пулями. Упокоенные. Тяжелый запах крови, грязи и смрад дерьма и мочи из разверстого цеха.
Не могу побороть любопытство – и мы с несколькими парнями заглядываем в здание, где стоял до поры до времени, нам на беду, зомбячий засадный полк. Ничего интересного, кроме обглоданных костей и обгрызенных частей разрозненных скелетов – человеческих и собачьих… Зря совались. Но это мы считаем, что зря, у саперов другое мнение.
Уйти сразу не удается – все трое саперов с колоссальным интересом осматривают рухнувшие ворота и места подрывов. Причем седоватый ухитряется залезть довольно высоко, двигаясь неожиданно проворно для своего возраста, и что-то там нашел интересное для себя. Вижу, что он показывает товарищам какие-то не то проволочки, не то тонкие детальки…
Ну хорошо хоть им польза какая-то: на территории завода, по предварительным данным, минимум еще в трех местах сидят такие же засадные полки, и черт их знает, сколько всего морфов и шустеров. Ворота-то там подперли, но все равно разбираться надо.
Ребята уже собрали то, что получилось собрать, выдергивая автоматы из-под тел. Из бронетехники сформировали колонну – два БТР, две МТЛБ и одна БМП.
