Танец с драконами

но нет, это не его черты. – Деревянное лицо, мертвенно бледное». Не враг ли это? Во вспыхнувшем пламени плавала тысяча красных глаз. «Он видит меня». Рядом с ним мальчик с волчьим лицом запрокинул голову и завыл.

Красная жрица вздрогнула. По её бедру стекала кровь, чёрная и дымящаяся. Внутри неё горел огонь, агония, экстаз – переполняющий, обжигающий, преображающий. Мерцание огня – настойчивое, словно рука любовника – рисовало узоры у неё на коже. Незнакомые голоса звали её из далекого прошлого. Она услышала женский крик: «Мелони!» Мужской голос объявил: «Лот семь». Она рыдала, и слёзы её были пламенем. И всё-таки она проглотила их.

С тёмного неба падали снежинки, а им навстречу поднимался пепел; серое и белое кружились одно вокруг другого, горящие стрелы перелетали через деревянную стену, и мертвецы брели в молчании сквозь холод под большим серым утесом, где в сотне пещер горели огни. Потом поднялся ветер, и пришла белая мгла, невыносимо холодная, и один за другим огни угасли. После этого остались лишь черепа.

«Смерть, – подумала Мелисандра. – Черепа – это смерть».

Пламя мягко потрескивало, и в этом треске она услышала прошелестевшее имя «Джон Сноу». Перед ней колыхалось его длинное лицо, обозначенное красными и оранжевыми языками пламени, появляясь и вновь исчезая, тень, наполовину видимая в мерцающей завесе. Вот он человек, теперь волк, теперь снова человек. Но черепа были и здесь, повсюду вокруг него. Мелисандра и прежде видела угрозу для него и пыталась предупредить юного лорда-командующего. «Его окружают враги, кинжалы во тьме. Но он меня не слушает».

Неверующие обычно отмахивались, пока не становилось слишком поздно.

– Что вы видите, миледи? – тихо спросил мальчик.

«Черепа. Тысячи черепов и опять мальчишку-бастарда. Джона Сноу».

Когда её спрашивали, что она видит в своём пламени, Мелисандра всегда отвечала: «Много чего», но видеть было гораздо сложнее, чем произносить эти слова. Это искусство, и, как любое другое искусство, оно требовало таланта, дисциплины, обучения. И боли тоже. Рглор говорил со своими избранными через священный огонь – на языке золы, углей и мерцающего пламени. Языке, по- настоящему понятном только богу. Мелисандра совершенствовалась в своём искусстве бесчисленные годы и уплатила свою цену. Даже в её ордене не было никого, кто мог бы сравниться с ней в мастерстве прозрения тайн, полуоткрытых и полускрытых в священном огне.

И всё же теперь она не могла даже найти своего короля.

«Я молю показать Азора Ахаи, а Рглор показывает мне только Сноу».

– Деван, – позвала она, – пить.

В горле пересохло и саднило.

– Да, миледи.

Мальчик налил воды из каменного кувшина у окна и поднес ей чашу.

– Благодарю.

Мелисандра сделала глоток и улыбнулась ему, заставив покраснеть. Она знала, что мальчик был почти влюблен в неё. «Он боится меня, желает и поклоняется мне».

Но пребывание здесь не радовало Девана. Парень очень гордился своей службой королевским оруженосцем, и его задело приказание Станниса остаться в Чёрном Замке. Как и у любого мальчика в таком возрасте, его голова была забита мечтами о славе. Без сомнения, он воображал, какие подвиги совершил бы в Темнолесье. Его сверстники отправились на юг оруженосцами королевских рыцарей, чтобы сражаться вместе с ними. Приказ остаться должен казаться Девану наказанием за какую-то его провинность или, быть может, за провинность его отца.

На самом деле, он был здесь, потому что об этом попросила Мелисандра. Четверо старших сыновей Давоса Сиворта пали в битве на Черноводной, когда зелёный огонь поглотил королевский флот. Деван был пятым, и здесь для него безопаснее, чем рядом с королем. Лорд Давос будет за это благодарен не более самого мальчика, но ей казалось, что Сиворт уже достаточно хлебнул горя. Он во многом заблуждался, но его преданность Станнису несомненна. Она видела это в своем пламени.

В отличие от большинства её слуг, Деван был шустрым, сообразительным и способным. Уходя на юг, Станнис оставил ей дюжину своих людей, но почти все они были бесполезны. Его величество нуждался в каждом мече, так что все, кого он мог оставить, были либо стариками, либо калеками. Один из них ослеп после удара в голову во время битвы у Стены, другой – охромел после того, как павшая лошадь раздробила ему ноги. Сержант лишился руки от удара великаньей дубинки. Трое стражей были евнухами, кастрированными по приказу Станниса за изнасилование женщин одичалых. Ещё двое были пьяницами и один – трусом. Последнего следовало бы повесить, это признавал сам король, но тот происходил из благородной семьи, и его отец и братья были верны с самого начала.

Красная жрица понимала, что оставленная стража скорее придавала ей должный статус в глазах чёрных братьев, но вряд ли от кого-то из оставленных Станнисом можно ждать помощи в случае опасности. Это было неважно. Мелисандра Асшайская не боялась за себя. Её защитит Рглор.

Она сделала ещё глоток воды, отставила чашу в сторону, моргнула, потянулась и поднялась со своего кресла, чувствуя, что мускулы затекли и болели. После столь долгого созерцания пламени ей потребовалось время, чтобы привыкнуть к тусклому свету. Её глаза высохли и устали, но если их потереть, будет только хуже.

Она заметила, что пламя почти погасло.

– Деван, ещё дров. Который час?

– Почти рассвет, миледи.

«Рассвет. Нам дарован ещё один день. Славься, Рглор. Ужасы ночи отступили». Как это часто бывало, Мелисандра провела ночь в своём кресле у огня. После ухода Станниса она редко использовала постель. Пока тяжесть целого мира лежала на её плечах, у неё не было времени на сон. К тому же она боялась снов. «Сон – это маленькая смерть, сны – это шёпот Иного, который затянет всех нас в свою вечную ночь». Она предпочитала сидеть, омываемая алым светом священного огня своего красного владыки с раскрасневшимися от волн тепла, словно от поцелуев любовника, щеками. Порой ночами она дремала, но не больше часа. Мелисандра надеялась, что когда- нибудь сможет совсем не спать.

«Мелони, – подумала она. – Лот семь».

Деван подкладывал свежие поленья в очаг, пока пламя снова не взметнулось вверх – горячее и неистовое, разогнав тени обратно по углам комнаты, поглотив попутно все нежеланные видения. «Тьма отступила снова… ненадолго. Но за Стеной враг набирает силу, и если он одержит победу, рассвет никогда не придет вновь». Она задумалась, не его ли лицо смотрело на неё из пламени. «Нет. Конечно же, нет. Его лик был бы страшнее – холодным, чёрным и слишком ужасным, чтобы видеть его и остаться в живых». Деревянный человек, которого она видела, и мальчик с волчьим лицом… они наверняка были его слугами… его лучшими бойцами, как Станнис для неё.

Мелисандра подошла к окну и распахнула ставни. Снаружи восток только начинал светлеть, и утренние звезды ещё висели в чёрном как смоль небе. Чёрный Замок уже ожил – люди в чёрных плащах шли через двор, чтобы подкрепиться миской каши перед тем, как сменить своих братьев на Стене. Несколько снежинок влетело в окно, кружась на ветру.

– Не желает ли миледи утолить голод? – спросил Деван.

«Еда. Да, мне следует поесть». Иногда она забывала об этом. Рглор давал ей всё питание, в котором нуждалось её тело, но лучше скрывать это от смертных.

Ей нужен Джон Сноу, а не поджаренный хлеб и бекон, но было бесполезно посылать Девана к лорду- командующему. Он не явится на её зов. Сноу до сих пор предпочитал жить за арсеналом – в двух скромных комнатах, которые раньше занимал покойный кузнец Дозора. Быть может, он считал себя недостойным Королевской Башни или, возможно, ему всё равно. Это ошибка, ложная скромность юности, по сути – та же гордость. Правителю неразумно пренебрегать атрибутами власти, ибо сама власть в немалой степени проистекает от таких атрибутов.

Мальчик, однако, был не так прост. Он не приходил в покои Мелисандры, как проситель, настаивая на