Танец с драконами

обросли зелёными водорослями. Давос со связанными руками, спотыкаясь, проковылял через грязный двор, холодный дождь застилал ему глаза. Стражники тычками погнали его вверх по лестнице, вглубь тёмной каменной твердыни Волнолома.

Внутри капитан стражи стащил промокший плащ и, чтобы не намочить потёртый мирийский ковер, повесил плащ на гвоздь. Нащупав связанными руками застежку, Давос сделал то же самое. Он не забыл правил приличия, которым научился за годы службы на Драконьем Камне.

Лорд сидел в одиночестве в своём сумрачном чертоге и ужинал традиционным сестринским рагу с хлебом и пивом. В толстые каменные стены было вбито десятка два креплений для факелов, но заняты были только четыре, и ни один из факелов не был зажжён. Скудный мерцающий свет давали лишь две сальные свечи. Давосу было слышно, как снаружи по стенам лупит дождь, и где-то под протекающей крышей мерно капает вода.

– М’лорд, – сказал капитан, – мы нашли этого человека в «Китовом брюхе», где он пытался купить себе место на корабле, отплывающем с острова. При нём было двенадцать драконов и вот это.

Капитан положил изъятый предмет на стол перед лордом. Это была широкая лента из чёрного бархата, отделанная золотой парчой, на которой были видны три печати: коронованный олень, оттиснутый на золотистом воске, пылающее алое сердце и белая десница.

Промокший Давос покорно ждал – с него капала вода, запястья саднили под глубоко врезавшейся в кожу веревкой. Одно слово лорда – и его вздернут на Висельных воротах Сестрина Городка. Но, по крайней мере, сейчас он не дрожал под дождем, и под ногами вместо шаткой палубы был твёрдный камень. Он вымок до нитки, устал, все тело у него немилосердно ныло, горе и предательство лишили его сил, и уж чем-чем, а бурями он точно был сыт по горло.

Лорд утер рот тыльной стороной ладони и взял ленту, чтобы рассмотреть ее получше. За окнами на пол-удара сердца сверкнула бело-голубая молния.

«Раз, два, три, четыре», – считал Давос время от вспышки до удара грома. Когда тот стих, он стал прислушиваться к звуку капель и приглушенному рокоту волн под ногами – там, в подземельях, под огромными каменными сводами Волнолома бурлило море. Он вполне может оказаться и там, внизу, прикованным к мокрому каменному полу, ожидая, когда в подземелье ворвется прилив.

– «Нет, – пытался он успокоить себя, – это смерть для контрабандиста, а не для десницы короля. Будет дороже продать меня твоей королеве».

Лорд пощупал ленту, нахмурившись при виде печатей. Это был некрасивый человек – рослый, жирный, с широкими плечами гребца и, казалось, полностью лишённый шеи. Его подбородок и щёки покрывала местами уже побелевшая грубая серая щетина. Над массивным выпуклым лбом блестел голый череп. Нос у лорда был бесформенный и красный, покрытый сетью лопнувших жилок, губы толстые, а на правой руке между указательным, средним и безымянным пальцами у него виднелось что-то вроде перепонки. Давос слышал, что у некоторых сестринских лордов на руках и ногах перепонки, но всегда считал эти рассказы моряцкими байками.

Лорд откинулся назад.

– Разрежьте верёвку, – сказал он, – и снимите с него перчатки. Хочу посмотреть на его руки.

Капитан повиновался. Когда он поднял руку пленника, за окном вновь блеснула молния, отбросив тень от укороченных пальцев Давоса Сиворта на грубое и жестокое лицо Годрика Борелла, лорда Сладкой Сестры.

– Кто угодно может украсть ленту, – сказал лорд, – но эти пальцы не обманут. Ты – Луковый Рыцарь.

– Так меня прозвали, милорд, – Давос и сам был лордом и уже много лет как рыцарем, но в глубине души он так и остался тем, кем был всегда – безродным контрабандистом, получившим свое рыцарство в награду за трюм с луком и соленой рыбой. – Были прозвища и похуже.

– Да. Изменник. Мятежник. Перебежчик.

Последнее его задело:

– Перебежчиком я никогда не был, милорд. Я человек короля.

– Это если Станнис – король, – суровые чёрные глаза лорда изучающее смотрели на Давоса. – Большинство рыцарей, высадившись на моих берегах, ищет меня в моих чертогах, а не в «Китовом брюхе». Это место – притон контрабандистов. Никак ты взялся за старое, Луковый Рыцарь?

– Нет, милорд. Мне нужно было попасть в Белую гавань. Король отправил меня с посланием к тамошнему лорду.

– Тогда ты попал не туда и не к тому лорду, – Годрика Борелла это позабавило. – Это Сестрин Городок на Сладкой Сестре.

– Я знаю.

В Сестрином Городке и в помине не было ничего сладкого – это был мерзкий городишко – грязный, мелкий и запущенный, пропахший свиным навозом и гниющей рыбой. Давосу он врезался в память ещё в старые годы. Три Сестры уже несколько веков были излюбленным прибежищем контрабандистов, а до того служили логовом пиратов. Улицы Сестрина Городка поверх грязи были вымощены досками, дома – сплошь мазанки, крытые соломой. На Висельных Воротах вечно болтались повешенные с торчащими наружу потрохами.

– Не сомневаюсь, что здесь у тебя есть друзья, – заявил лорд. – У каждого контрабандиста есть приятели на Сёстрах. Некоторые из них и мои друзья тоже, а кто мне не друг, того я вешаю. Я оставляю их задыхаться в петле с болтающимися между колен собственными кишками, – сверкнувшая за окнами молния снова озарила зал, два мгновения спустя прогрохотал гром. – Если ты плыл в Белую Гавань, то как оказался в Сестрином Городке? Что привело тебя сюда?

«Приказ короля и предательство друга», – мог бы сказать Давос. Но вместо этого он ответил:

– Бури.

От Стены отплыли двадцать девять кораблей. Давос бы сильно удивился, если хотя бы половина из них осталась на плаву. На протяжении всего пути вдоль берега их преследовали чёрное небо, злые ветры и проливные дожди. Галеры «Оледо» и «Сын Старухи» налетели на скалы у Скагоса, острова единорогов и людоедов, где не решался высаживаться даже сам Слепой Бастард. Большой когг «Саатос Саан» пошел ко дну у Серых Скал.

– Станнис за это заплатит, – бушевал Салладор Саан. – Он заплатит за них звонкой монетой, за каждый корабль!

Словно какой-то злой бог вытрясал из них плату за лёгкое путешествие на север, когда постоянный южный ветер легко донес их от Драконьего Камня до Стены. Очередной бурей с «Обильного урожая» сорвало всю оснастку, так что Салле пришлось вести его на буксире. Десятью лигами севернее Вдовьего Дозора море, в который уже раз разбушевавшись, швырнуло «Урожай» на одну из галер, что вели его на буксире, и потопило оба корабля. Остальной лиссенийский флот разметало по всему Узкому морю – некоторые капитаны добрались до каких-то портов, других так больше никогда и не видели.

– Салладор Нищий, вот кем меня сделал твой король, – жаловался Салладор Саан Давосу, когда остатки его флота тащились по заливу Челюстей. – Салладор Разбитый. Где мои корабли? И где моё золото? Где всё золото, что мне обещали!

Когда Давос опять попытался убедить лиссенийца, что тот получит свою плату, Салла взорвался.

– Когда, когда? Завтра? Через месяц? Когда вернётся красная комета?! Он обещает мне золото и драгоценности, всё время обещает, но этого золота я в глаза не вижу! Он дал мне свое слово, да, королевское слово, даже заверенное письменно. Но будет ли Салладор Саан сыт королевским словом? Сможет ли утолить свою жажду пергаментами и восковыми печатями? Сможет ли уложить обещания в постель и трахать их до визга?

Давос пытался убедить Саана сохранить верность Станнису. Если Салла бросит короля и его дело, говорил он, то потеряет всякую надежду получить всё то золото, что ему задолжали. В конце концов, король Томмен, одержав победу, вряд ли будет оплачивать долги своего побежденного дяди. Поэтому единственная надежда Саллы – это оставаться на стороне Станниса до тех пор, пока тот не отвоюет Железный Трон. Иначе он не увидит ни медяка из обещанных денег. Ему надо просто потерпеть.

Возможно, какой-нибудь лорд с хорошо подвешенным языком и уболтал бы лиссенийского пирата, но