называла его Комком – так его прозвала сестра Миха, когда он ещё находился в материнской утробе. Прозвище Желваку тоже дала Миха, но младший брат Комка родился в срок, был большим, красным, крикливым, и жадно сосал материнскую грудь. Она собиралась назвать его в честь отца.
«
– Твой младший сын сейчас с богами, – сказала его рыдающей матери лесная ведьма. – Он никогда больше не испытает боли, не будет голодать, не будет плакать. Боги забрали его назад в землю, в деревья. Боги – это всё, что окружает нас. Они в камнях и ручьях, в птицах и зверях. Теперь твой Желвак с ними. Он будет миром и всем, что в нём есть.
Слова старухи резанули Комка как ножом.
«
Комок не мог от него спрятаться, не мог укрыться за материнской юбкой или сбежать с собаками от отцовского гнева.
«
Увидев, как собаки обнюхивают тельце Желвака, отец понятия не имел, какая именно из них это сделала, поэтому зарубил топором всех трёх. Его руки тряслись так сильно, что Нюхач замолк только после второго удара, а Рычун лишь после четвёртого. В воздухе стоял запах крови, и было страшно слышать скулёж умирающих псов, но Хвостик, самый старший пёс, всё-таки прибежал на зов отца – выучка одолела страх. Когда Комок надел его шкуру, было слишком поздно.
«
Варамир проснулся неожиданно, резко, дрожа всем телом.
– Проснись! – надрывался голос у него над ухом. – Подымайся, надо идти! Там их сотни!
Снег укутал его точно плотное белое одеяло.
– Вставай! – снова закричала женщина. – Они
Репейница вернулась за ним. Она держала его за плечи и трясла, что-то крича ему в лицо. Варамир ощущал её дыхание, чувствовал его теплоту на своих окоченевших щеках. «
Он собрал все оставшиеся в нём силы, оставил своё тело и ринулся внутрь женщины.
Репейница выгнулась дугой и закричала.
«
Кто это сказал – она? Он сам? Хаггон? Он не знал. Когда её пальцы разжались, его старое тело рухнуло обратно в сугроб. Копьеносица завизжала, яростно извиваясь на месте. Его сумеречный кот в своё время дико сопротивлялся ему, и белая медведица на какое-то время почти обезумела, кусая стволы деревьев, камни и просто воздух – но это было хуже.
– Убирайся,
«
Белый свет перевернулся и пропал. На мгновение ему показалось, что он в чардреве – смотрит наружу вырезанными на стволе красными глазами, как жалко корчится на земле умирающий мужчина и пляшет под луной безумная женщина, слепая и окровавленная, роняя алые слёзы и разрывая на себе одежду. Потом оба исчезли, и он взлетел, и растаял. Его душу унесло каким-то холодным ветром. Он был снегом и облаками, он был воробьём, белкой, дубом. Филин, охотясь за зайцем, беззвучно пролетел между его деревьями. Варамир был внутри филина, внутри зайца, внутри деревьев. Глубоко под замёрзшей землей копошились слепые черви, и он был внутри них.
Это было его последней человеческой мыслью.
Истинная смерть пришла внезапно. Варамира пробрал холод, точно его с головой окунули в ледяные воды замёрзшего озера. Затем он понял, что бежит в залитых лунным светом снегах, и его сородичи несутся следом. Полмира закрыла тьма. «
Добравшись до гребня холма, волки остановились. «
Мир внизу превратился в лёд. Пальцы мороза ползли навстречу друг другу вверх по чардреву. Пустая деревня уже не была пустой: между снежными холмиками бродили синеглазые тени. Одни носили бурое, другие чёрное, третьи были нагими – с белыми как снег телами. С холмов прилетел ветер, наполненный их запахами: мертвечина, засохшая кровь, провонявшие плесенью, гнилью и мочой шкуры. Хитрюга зарычала и оскалила зубы, шерсть у неё встала дыбом.
Создания внизу двигались – но живыми не были. Один за другим они поднимали головы и глядели на трёх волков на холме. Последним подняло взгляд существо, которое некогда было Репейницей. Облачение из инея, намёрзшего поверх одежды из шерсти, меха и кожи, искрилось в лунном свете и похрустывало при движении. С пальцев свисали бледно-розовые сосульки, словно десять длинных ножей из замёрзшей крови. И в ямках, где раньше находились глаза, мерцали бледно-голубые огоньки, придавая грубому лицу то, чего оно было лишено при жизни – пугающую красоту.
Глава 1. Тирион
Он пил всю дорогу через Узкое море.
Корабль был маленьким, каюта Тириона – совсем крохотной, а капитан не позволял ему появляться наверху. Из-за ходившей ходуном под ногами палубы его постоянно мутило. Дрянная на вкус пища казалась ещё отвратительней, когда он извергал её обратно. К тому же, зачем нужны солонина, засохший сыр и червивый хлеб, если есть вино? Красное, кислое и очень крепкое. От вина тоже порой тошнило, но его было много.
– Мир до краёв наполнен вином, – бормотал Тирион в своей промозглой каюте. Отец никогда не любил пьяных, так что с того? Отец мёртв. Он его прикончил. «
Сидя в трюме, Тирион не понимал день снаружи или ночь, и ориентировался во времени лишь по появлению в каюте юнги, приносившего ему еду, к которой он не притрагивался, да ведро со щёткой, чтобы прибрать за карликом.
– Это дорнийское? – как-то спросил его Тирион, вынимая пробку из меха. – Оно напоминает мне об одной змее, которую я знавал когда-то. Забавный был парень, пока его не придавило горой.
Юнга не отвечал. Мальчик был довольно уродливым, хотя куда привлекательнее, чем некий карлик с обрубком носа и шрамом от глаза до подбородка.
– Я тебя чем-то обидел? – вновь обратился Тирион к мальчишке, пока тот скрёб палубу. – Тебе