ментолового дыма окутывают ее лицо.
– Зачем ты куришь, несчастная атеросклеротичка?
– А зачем ты грызешь ногти, жалкий онихофаг? Ладно, беру свои слова назад. Но я запрещаю тебе умирать раньше меня.
– А я отказываюсь стариться старушкой. Несколько готтентотских Венер беснуются на эстраде: одна трясет тремя сиськами, причем только средняя не подверглась пирсингу. На стену проецируются слова со сублиминальными созвучиями: КИБЕРПОРН
ЭПИФАНИЯ LUCID DREAMING
NAPALM DEATH РОЗОВАЯ ПЫЛЬ
DATURA MOONFLOWER
NEGATIVLAND MONA LISA OVERGROUND HIGHWAY
ВАВИЛОН ГОГ И МАГОГ
ВАЛГАЛЛА БАХРОМА
Марк не все видит – у него запотели очки. У окружающих распутно-ханжеский вид. Этакий целомудренный бордель или порномонастырь. Как только в мир пришел СПИД, все стало суперсексуальным, вот только трахаться почти перестали. Поколение – next – евнухи-эксгибиционисты и монашки-нимфоманки. В помещении влажно и жарко, как в скороварке. Лед в стаканах тает на глазах. Даже стены потеют в этой парилке. Жан-Жорж направляется к Марку и Анне: они лежат на полу, друг на друге, и не переставая целуются, опьянев от счастья. На распухшем лице застыло надменное выражение – слишком много теплого шампанского и обманутые надежды. Фрак Жан-Жоржа промок, грязные фалды волочатся по полу. Этого придурка нельзя не любить.
– Ух ты, какие они милашки, эти двое! Ну почему я-то никак не найду родственную душу?
– Может, потому, что в последнее время возникли временные трудности с бородатыми садомазохистками? – высказывает предположение Марк.
– Точно. Я, конечно, чересчур требователен, и у меня полно вредных привычек: сплю мало, встает вяло, кончаю в одеяло. Я далеко не подарок. Колотый лед придает «Лоботомии» в стакане Жан-Жоржа сходство с молочным коктейлем. Набрякшая вена на лбу пульсирует. Как и большинство друзей Марка, он – профессиональный бездельник. Два источника его доходов – ломбард и казино в Энгьене.
Марк пытается утешить приятеля:
– Слушай, самоуверенные подонки, у которых всегда наизготовку, не нравятся умным бабам. Потому что в чем тогда интрига? Им нравится, когда то орел, то решка. Секс – это как кино в жанре саспенс.
– Согласен: потому-то фильмы Хичкока так эротичны. Только вот в чем фокус: у телок мозги устроены иначе, чем у нас. Верно, мадемуазель? Анна надувает губки.
– Мне-то все равно, – возражает она, – но вот опрос: как вам понравится партнерша, которая через раз будет фригидной? Уверена, что не очень это сладко…
– Она права. Если честно, моя проблема в другом: я боюсь, что женщины ждут от меня доблестных подвигов, и бедненький мой хвостик скукоживается. Я пытаюсь увильнуть, отсюда дурная репутация горетрахальщика…
– Знаешь, что ты можешь сделать? Сделай вид, что до смерти боишься СПИДа. Тогда любая барышня первым делом примется напяливать на тебя резинку…
– Караул!
– Да погоди ты! Эта процедура возбуждает сама по себе, к тому же презерватив оттягивает эякуляцию. Кошечки решат, что ты марафонец. Тебе дадут прозвище – Парижский Дюрасел! Презерватив для секса – что щелочь в батарейке, старик!
– Тебе легко говорить! А меня резинка однозначно гасит прямо на старте. Да пошло оно все на хрен, я уж лучше так, на самообслуживании!
– Снова ты о пользе мастурбации! Похвальная последовательность.
– Да, я сторонник теснейшего соприкосновения при выборе позиций. Тем временем Арета Франклин поет «Respect»: вернувшись за пульт, Жосс Дюмулен переходит к соулу. Все вроде бы довольны. Марк жаждет словесного поноса без знаков препинания. Не станем же мы в такой час требовать от него ясности головы! Сейчас мозги Марка работают, как кулаки человека, бьющего по клавиатуре пишущей машинки. Получается примерно следующее: «роцрфаолщзакилтфт 897908-1 Е*Нол98() *) у.ршгШЩЗОШЩ ЗШ?Г087?* (?'їіРГШН ШЩ 01 Щ
Этакое произведение Пьера Гюйота. Марк записывает удачное сравнение на желтом листке – оригинальность он ценит превыше всего. Впрочем, если Марк напишет книгу, она будет как две капли воды напоминать произведение любого другого придурка-ровесника.
Жан-Жорж говорит с Анной, а она внимает ему, как Богу, и Марк решает убить его, если это не прекратится.
– Анна, запомни главное: самые скучные минуты в жизни любого мужчины – между эякуляцией и следующей эрекцией (разумеется, если встанет).
– Неужели все так серьезно?
– Конечно, дорогая! Весь цимес в том, что мы – разные. Мужики все бестолочи, а бабы – зануды…
– Ну, теперь все так перемешалось: женщины превратились в мужчин, а те обабились…
– Но в ресторанах-то сортиры все еще раздельные, – раздраженно вмешивается Марк.
– Стой-ка, куда подевался Жосс? Их взгляды устремляются на опустевшую кабинку диджея. МАРК. Итак?(…)
Минутная пауза. ЖАН-ЖОРЖ. Вот те на. (…)
Двухминутная пауза. АННА. Тсс. (…)
Три минуты они молча кивают друг другу. МАРК. Пфф. (…)
Четыре минуты многозначительного молчания, прерываемого бульканьем: налить стакан – выпить – снова налить и т.д.
Марк только-только начинает с большим трудом постигать гибкость мультикультурного светского общества по сравнению с концептом государства-нации, как Жан-Жорж заказывает еще один графин «Лоботомии» с колотым льдом.
Как и Марк, Жан-Жорж говорит правду, только когда смертельно пьян… Груз робости и социальных условностей спадает с их плеч по мере того, как они напиваются… Внезапно им становится очень легко высказываться по любому поводу, а в особенности по поводу вещей сложных, болезненных, личных, о чем не расскажешь даже самым близким людям: в этом состоянии слова срываются с языка сами собой, а затем чувствуешь огромное облегчение. Назавтра они будут краснеть от одного только воспоминания о сказанном. Они будут жалеть о своей откровенности, кусать пальцы от стыда. Но – слишком поздно: незнакомым людям уже известно о них все, и остается только слабая надежда на то, что при следующей встрече они сделают вид, что не узнали их…
Неожиданно это размышление прерывает Крик. Совершенно невероятный Крик, в котором в равных пропорциях смешаны радость и боль. Жосс вновь появился за пультом и ликует. Этот вопль радости и страдания разносится по всему клубу, и те гости, которые еще в состоянии соображать, поднимаются с пола, чтобы откликнуться на него. Ни Марк, ни Анна, ни Жан-Жорж никогда в жизни не слышали ничего подобного. Что это: новая пластинка? Пленка из архивов, собранных «Эмнисти Интернейшнл»? «Хит-парад турецких застенков»? «Ассимиляция путем этнических чисток»? Этот Крик вгрызается в кору головного мозга. Высшая точка кульминации. Страх и Блаженство. Звук, от которого «хочется родиться обратно». От которого становится стыдно, что ты – человек.
Танцпол пробуждается от временного забытья для того, чтобы вновь закружиться в истерическом вихре. В эквилибристике высочайшего полета. В Сарабанде Сарданапалов! Крик покорил этих вредоносных демонов, этих джентльменов без плаща и шпаги. Очаровательные bimbos, валявшиеся бесформенными кучами еще две минуты назад, снова беснуются в атмосфере цивилизованной серопозитивности. Одна из танцовщиц на сцене засовывает себе во влагалище карманный фонарик для того, чтобы достичь внутреннего просветления.
Этот Крик жжет их каленым железом. Пожалуй, только машины, извергающие искусственный дым, остаются к нему равнодушными. Если хотите правду, то человек – вовсе не мыслящий тростник: человек –
