отдавший приказ о ликвидации, поскупился на киллера: в самом деле, зачем покупать картошку в магазине, если своей в огороде полно? Был отдан негласный приказ – отдан, возможно, вполне квалифицированным людям.
Но отдавал приказ один человек. Разрабатывал план другой. Звонки Ивкину слушал третий. Убивали четвертые. В результате, пока четвертые ждали приказа сверху, они самым банальным образом напились или наглотались «колес». Или в результате бюрократической игры в «испорченный телефон» задание получили люди, опытные только на бумажке.
Или…
Сазан со внезапной усмешкой подумал, что это – его единственное преимущество. Против нефтяной компании он не имел бы шансов – это слишком эффективные люди, прошедшие слишком жесткий естественный отбор. Но армия и бюрократическая СТК? Они будут слишком долго принимать решения. И в процесс передачи этих решений по ступенькам вниз может быть сделано слишком много ошибок.
Так? Похоже, что так.
И все же что-то увиденное на аэродроме беспокоило Валерия. Что-то, что не укладывалось в стройную гипотезу…
Тем временем на аэродроме стало быстро темнеть. ВПП засветилась синими огоньками. Рабочий день кончался.
Гуси куда-то исчезли, бабушка-пастушка поднялась со своего полотняного стула и, тяжело переваливаясь, погнала коров к выходу с поля – на вечернюю дойку. Второй самолет, крошечный АН, давно улетел. Третий стоял с раскрытым брюхом и по-прежнему чего-то ждал.
Прошло еще три часа.
В час ночи на летное поле проехал грузовик. Сазан вынул из кармана прибор ночного видения и стал смотреть. Грузовичок подъехал к третьему самолету, и двое рабочих стали споро грузить в чрево АНа огромные охапки полураспустившихся роз и гвоздик. Даже за сто метров Сазан чувствовал, как пахнут тысячи цветов.
Нестеренко насторожился было ночной погрузке, а потом сообразил, в чем дело. Розы были срезаны вечером, после того, как удушающая дневная жара спала. Два часа лету, час на разгрузку, час на дорогу – к шести утра эти цветы будут на московских рынках. Самый выгодный товар, и днем его не погрузишь.
Грузчики закинули вслед за розами десяток каких-то ящиков, наверное, с фруктами, сели в грузовик и покатили прочь. Из стареньких «Жигулей» выскочили два пилота.
Спустя десять минут самолет заревел, прогревая двигатели, и медленно двинулся по рулежке.
Сазан подумал, что его рабочий день тоже вполне завершен. Он с легкостью перемахнул через бетонный забор, убедился, что его никто не видел, и зашагал по замечательному четырехрядному шоссе в направлении деревни Еремеевка, туда, где под указателем его должны были ждать неприметные «Жигули», выехавшие из Москвы сутки назад.
Александру Шакурову приснился кошмарный сон. Он стоял на спортивной вышке в одних плавках, готовясь прыгнуть «ласточкой», но внизу под ним почему-то не было бассейна и воды, а была лента транспортера, по которой с жутким грохотом неслись куски руды. Руда падала в большой чан, омываемый грязной водой, и огромная мельница подхватывала и бросала руду, чтобы выплюнуть ее на гладкую поверхность большого барабана, и в магнитных ресничках при барабане бились куски окровавленного мяса – кто-то раньше прыгнул в эту мясорубку, мостик под Шакуровым прогибался и звенел, и вдруг сам выгнулся, подкидывая банкира в воздух…
Перед глазами Шакурова мелькнула лента транспортера, забитая рудой и человечиной вперемешку, раздался жуткий грохот – Шакуров открыл глаза. Грохот не прекращался. Он рвал перепонки, и занавеска у открытого окна развевалась, словно флаг на ураганном ветру. «Землетрясение, – почему-то подумал Шакуров. – Господи, землетрясение! Разве у Черного моря бывают землетрясения?»
Он метнулся к окну, готовый вывалиться, в чем был – а был он, в чем мать родила. Меж двух коттеджей, посереди бывшей клумбы, обильно поросшей сорняками и измельчавшими тюльпанами, опускался военный вертолет с крокодильей раскраской.
– Что такое? – раздался хриплый голосок позади Шакурова.
Александр оглянулся и увидел, что хорошенькая девица, с которой он провел ночь, сонно таращит глазки из двуспальной кровати, а рука ее шарит по тумбочке в поисках бутылки.
– Защитники родины прилетели, – сказал Шакуров, – пора на охоту.
Охота вышла отменной: гости, вкупе с полковником Тараскиным, затравили кабанчика и подстрелили несколько перепелок, и через три часа, усталые и довольные, выбрались к охотничьему домику, где их уже ждал достархан под открытым небом: на громадном столе под грецким орехом сверкала свежая зелень, бугрились красные помидоры и темно-фиолетовый виноград, и через десять минут кабан был подобающим образом избавлен от шкурки и насажен на вертел, возбуждая аппетит и волнуя душу проголодавшихся охотников.
Впрочем, распорядители домика на меткость охотников, видимо, не надеялись и потому припасли для них еще свежего барашка, тут же расставшегося с жизнью во имя щедро оплаченного гостеприимства.
– Ну как охота? – подходя, спросил распорядитель домика – веселый пятидесятилетний мужичок с огромной бородой и всклокоченными седыми волосами.
– Да что охота! – ответил Шакуров, – вон у нас Святослав Семеныч – стрелок, а мы все только деньги умеем стрелять до получки. – Да уж, – важно согласился Кагасов, – ты бы хоть телохранителя как следует стрелять выучил, – и кивнул на скромно державшегося в стороне Валерия.
Тот и вправду предпочел стрелять не очень метко, дабы не вызвать недоуменных вопросов, и сейчас чувствовал себя так же гадко, как финалист «Большого Шлема», нарочно проигравший начальнику на травяном корте.
– А чей домик-то? – спросил Шакуров, когда вся компания уселась за длинный, покрытый белой скатертью стол.
– Агрухина, – отозвался полковник Тараскин. И пояснил:
