на мыло!» Слово «Правительство» было написано через два 'и'. Чуть поодаль болтались плакаты, аналогичные по содержанию и грамматике.
– Правильно, – сказал Сазан, – порубают вас когда-нибудь к чертям собачьим – ни одного приличного человека ни в одном комитете, у нас бы вас всех давно как отморозков замочили. О Господи! И ведь были же у меня варианты! Краснодарскую братву сориентировать, с Лешим поговорить. Нет! Навернулся, как последний фраер, поверил – и кому! Конторе! Ты при Союзе что делал? За иностранцами следил, да? Ах, студентка Университета имени Патриса Лумумбы позволила себе заявить, что в магазинах колбасы нет – выслать ее за это антинародное высказывание!
Машина остановилась под навесом у стеклянных дверей подъезда. Калинин наклонился, достал ключи от наручников и снял их с запястий Сазана.
– Выходи, – сказал полковник, – и если ты еще хоть раз хавку откроешь, мы сядем и поедем обратно. Въехал?
Сазан молча вышел из машины. Все так же молча они прошли через арку металлоискателя и мимо двух солдат, придирчиво сличивших пропуска с паспортами, переданными им Калининым, а потом поднялись на верхний этаж и пошли по длинному, как рукав пожарного шланга, коридору.
Калинин завернул в первую же дверь с треугольником, обращенным основанием вверх. Засим полковник открыл дипломат и достал из него помазок, тюбик крема и безопасную бритву.
– Подними подбородок, – велел полковник. Валерий поднял подбородок, и Калинин густо намазал его кремом для бритья.
– Сам побреешься, – спросил полковник, – или тебя побрить?
– Жалко, – сказал Сазан, – что опасных бритв больше нет. Сам побреюсь.
Мелкий белодомовский чиновник, забежавший в сортир отлить, с изумлением вбирал ушами диковинный диалог.
По завершении процедуры бритья Калинин повязал Нестеренко галстук, открыл дверь туалета, взял Сазана за руку и опять повел его куда-то в дебри правительственного здания, устроенного явно с расчетом на то, чтобы сбить с толку террористов и иных злоумышленников. Ибо, после того как вышеуказанные террористы справились с наиболее легкой частью задачи – а именно пронесли через два металлоискателя оружие и взрывчатку, они должны были неминуемо заплутаться в лабиринте кабинетов и сдаться от отчаяния первому встречному чиновнику.
Основательно проплутав по коридорам, Калинин наконец постучался и впустил Сазана в дверь, на которой не было никакой таблички. Сазан удивленно огляделся. Они оказались в небольшой комнате, где стояли круглый стол, кожаный диванчик и парочка кожаных же кресел.
Посереди стола стояла ваза с фруктами. У окна торчал небольшой шкаф со вдвинутым в него плоскоэкранным «Панасоником».
Все вещи были высококлассные, но без малейших признаков рабочего стола, телефона и прочих аксессуаров, необходимых, по мнению Сазана, для нормальной бюрократической деятельности. Сазан никогда не бывал в кабинетах действительно высоких начальников и потому не мог понять, куда он попал.
В этот момент дверь в комнату – не та, через которую они вошли, а другая, напротив, – стремительно распахнулась, и в нее просунулась голова.
– У меня сейчас совещание, – сказала голова, – сидите и ждите. С вами начнем минут через пятнадцать. И голова скрылась.
Сазан в изумлении вытаращил глаза. Хотя он был небольшой охотник до газет, а по телевизору смотрел только боевики, по некоторому размышлению он идентифицировал голову как принадлежащую очень высокопоставленному чиновнику. Что самое удивительное – этот чиновник не имел никакого отношения к силовым структурам, если, конечно, не считать его постоянных попыток урезать средства государственного бюджета, отпускаемые на содержание этих самых структур. Поэтому взаимоотношения между этими самыми структурами и чиновником, в настоящий момент занимавшим пост вице-премьера, были далеки от идиллических.
Кроме того, в распахнутую дверь Сазан заметил настоящий кабинет – с батареей желтых телефонов и компьютером, с совершенно невообразимым столом для заседаний из розового какого-то дерева, протянувшимся от стены до стены. И понял, где он находится: не в предбаннике, который имеется у каждого кабинета, а в каком-то «послебаннике», комнате для отдыха, что ли, в которой высокопоставленный чиновник беседовал с самыми близкими друзьями и отводил душу от всякой алчной и злоречивой дряни, наводняющей его кабинет.
Сазан бросил еще один взгляд на кожаный диван, на котором было так удобно сидеть, и ему в голову тут же пришла крамольная и совершенно неуважительная по отношению к власти мысль: на этом диване необыкновенно удобно валять секретаршу.
Калинин наклонился к нему и заговорил почему-то шепотом:
– Рассказывать будешь ты, ясно?
– Почему я?
– Потому что кто рассказывает – тот и получает медаль. Ты шкуру свою спасти хочешь?
Нестеренко сглотнул и осторожно вынул из вазы большое зеленое яблоко. Живот его сводило от голода. Пять дней он видел только воду да кашу, а последний день и каши от хандры не ел.
Чиновник появился не через пятнадцать, а через двадцать минут, в сопровождении еще двоих, одного постарше, другого помоложе. Этих двоих Нестеренко не знал, но не без оснований предположил, что к силовым органам они тоже отношения не имеют, а скорее имеют отношение к аппарату правительства, или Минфину, или тому подобным обиталищам лохов. Выправка у них была не как у военных, а как у экономистов.
Вся публика расселась вокруг круглого стола, а вице-премьер, заметив, что корзиночка с яблоками наполовину опустела, достал откуда-то из шкафа конфеты и печенье. Тут же секретарша, цокая высокими каблучками, принесла кофе, и Валерий уставился на нее с легким разочарованием. Она была на десять лет старше и на двадцать килограмм тяжелее, чем, по мнению Нестеренко, полагалось человеку с трехкомнатным кабинетом.
