отобрать у шефа барыгу и сказал:
— Правду говорят, что на тебя Колун уже заказ выписал!
Дауд, как и Спиридон, был изрядно под кайфом, иначе не произнес бы этих слов.
— Что? — спросил Спиридон.
— Что слышал. Ты беспредел с «Зарей» устроил, кому это нужно?
— И кто ж заказ будет выполнять? — спросил Спиридон. — Ты, что ли?
Дауд не успел ответить: Спиридон вынул ствол и выпустил в своего заместителя пять пуль.
После этого уже никто Спиридону возражать не осмеливался. Барыга был забыт, а Спиридон велел грузиться в авто и ехать к директору. По пути он ругался последними словами и обещал разобраться и с директором, и с Колуном. Он говорил, что Колун его кинул и сам убил Нетушкина, а теперь хочет свалить на него весь беспредел.
Дома Санычева не оказалось, был только охранник. Ребята Спиридона забрали охранника и кинули его в багажник. И поехали на завод.
И вот теперь Спиридон, с налитыми кровью глазами, стоял в директорском кабинете, и за ним маячили двое лбов. Что делать дальше, Спиридон представлял себе довольно смутно. Он неясно помнил, что два года назад Колун в такой же ситуации, посетив директора Шакировского писчебумажного комбината в собственном кабинете, заставил вышеуказанного директора сдать завод Колуну в аренду на сто лет. Однако Спиридон совершенно запамятовал, что в тот раз с Колуном, помимо паяльника и братков, был также и юрист из областного фонда имущества, а перед визитом Колун запасся одобрением главы районной администрации и даже решением арбитражного суда о банкротстве ШПК.
Был и еще один случай, как раз на Кубеевском льнокомбинате им. Великой Октябрьской социалистической революции, когда Колун тоже лично заявился в кабинет к директору. Директор вылетел из окошка, а Колун в кабинете остался. Но опять-таки в тот раз Колун явился к директору в сопровождении ОМОНа и даже с решением какого-то собрания акционеров об отрешении директора от должности.
Словом, ни Кубеевка, ни Шакирово на случай с «Зарей» совсем не походили, а Спиридон, в его нынешнем сумеречном состоянии, не был способен даже понять, что процесс присвоения градообразующего предприятия, хотя и сходен в общих чертах с процессом наезда на ларек при автобусной остановке, но все же отличается от оного некоторыми техническими деталями.
— Привет, бобер, — весело сказал Спиридон. — Принимай гостей. Не ожидал?
Санычев с ужасом смотрел на бандита. Он с необыкновенной ясностью представил себе собственное распоряжение десятиминутной давности — не пускать людей Нестеренко во двор. Если Спиридон въехал через автовесовую, то они просто не видели друг друга… А охрана? Что охрана? Вохровец у весовой да семидесятилетний Гаврилыч на втором этаже…
— Что вам нужно? — слегка срывающимся голосом спросил Санычев, и Спиридон легко почуял в его голосе животный страх, дразнивший его и привлекавший так же, как пиранью привлекает запах крови.
Спиридои схватил директора за широкий галстук:
— Что, гнида, — сказал Спиридон, — на моей земле живешь, а лавэ не платишь? Ты, бобер, ты меня, что ли, круче?
В глазах Санычева был кромешный ужас. Рука его рефлекторно дернулась, блестящий серпик скальпеля скользнул по кожаному обшлагу.
— Сука! — заорал Спиридон. — Ты, сука, на кого копыто поднял! Ты видел, Петюнь!
Совершенно бледный Чердынский, который как-то выпал из центра внимания, шагнул к выходу из кабинета. Один из спутников Спиридона поставил ему подножку, Чердынский споткнулся, чудом удержал равновесие и, перепрыгнув через стул, бросился вон. В следующую секунду мощный удар швырнул его на середину комнаты. Бригадир Спиридона сел на директора «Фармэкспорта» верхом, заломил ему руки и поставил на колени.
— Ты еще об этом пожалеешь, — негромко сказал Чердынский.
— Он меня резать собрался! — бесновался посереди кабинета Спиридон, накручивая себя, как истеричная примадонна перед встречей с продюсером. В горло Санычеву ткнулся ствол, и глаза гендиректора сделались совершенно безумными.
— Я те покажу, как надо резать, — заорал Спиридон, — я тя на куски порву! Нету у тебя завода, понял? Пиши расписку!
— О чем?
— Что мне все продал, в натуре!
Санычев сглотнул.
— Хорошо, Павел Спиридоныч, я напишу. Я все напишу, что скажете…
Спиридон сцапал со стола лист белой бумаги, — потом какая-то мысль мелькнула в его затуманенном мозгу, он ухмыльнулся в лицо директору и отшвырнул бумагу.
— Кинуть меня думаешь, а? — спросил он. — Напишешь хрен знает что, а потом в ментовку побежишь… Ментовка-то меня любит, а не тебя…
Санычев вымученно улыбнулся.
— Пойдем-ка вниз, — сказал Спиридон. — Погостишь у меня в подвале, пока вон Чердынский денежку не соберет, всего-то пара лимонов с вас причитается за моральный ущерб и труды наши тяжкие… А ты, Леша, ментам не звони. Они, менты, со мной в бане водку пьют. Скажут менты, что твой директор сам сбежал… А когда труп найдут, на тебя повесят, понял, сука?!
Крик Спиридона внезапно оборвался. Из-за неплотно прикрытой двери комнаты отдыха донесся не то вздох, не то стон.
— Проверь, Антоша, — приказал Спиридон.
Один из боевиков Спиридона нырнул в комнату и через минуту вернулся оттуда, держа за шиворот Валерия Нестеренко.
Глаза Нестеренко были широко раскрыты, и он шел не очень твердо. Рукав пиджака и рубашка были аккуратно разрезаны, и из-под них проглядывала повязка на плече. Кожа рядом с повязкой была розовая и вздувшаяся, с заметными сиреневыми прожилками.
Чердынскому, как профессиональному врачу, было ясно с первого же взгляда: состояние московского бандита ухудшалось не по часам уже, а по минутам. Или Нестеренко очень хорошо прикидывался, или он отдавал себе едва ли не меньший отчет в происходящем, чем Спиридон.
Пацан охлопал Нестеренко от подмышек до пояса, убедился, что оружия у него нет, и, довольно ухмыляясь, отступил назад. Нестеренко остался стоять, бессмысленно улыбаясь и слегка покачиваясь.
Спиридон с кривой ухмылкой ткнул его стволом под подбородок.
«Дело кончится стрельбой, — с необыкновенной ясностью промелькнуло в уме Чердынского, — этот подонок больше ничего не умеет, да и второй, наверное, тоже…»
Спиридон широко, очень широко, улыбнулся.
— Что, Игорек, и ты тут? — спросил Спиридон. — А мне говорили, что тебя замочили. На меня хотели повесить…
Улыбка Спиридона стала еще бессмысленнее. Чердынский, стоявший сбоку, заметил на подбородке бандита струйку слюны.
— Я говорю Семке: «Это не я». А он не верит, — продолжал Спиридон.
Чердынскому окончательно поплохело. Он знал, на какой дикой смеси из водки и кокаина второй месяц сидит Спиридон, и теперь мог самолично констатировать, что мозг Павла Когута давно и полностью находится по ту сторону реальности. Если этот сумасшедший принимает Валерия Нестеренко за покойного Нетушкина, кто гарантирует, что через секунду он не примет всех присутствующих за маленьких зеленых человечков?
Валерий молча хлестнул Спиридона по запястью. Пистолет вылетел из ладони отморозка, плеснул рукоятью в воздухе и заскользил, лавируя меж бумаг, по тяжелой полированной поверхности стола для заседаний. Боль в плече Валерия стала почти невыносимой.
Нестеренко ударил Спиридона ногой в пах и, не меняя ноги, добавил маваши по щеке. Руки отработанным блоком ушли вниз, прикрывая живот, и Валерию показалось, что вместо правой руки ему приделали раскаленную чугунную чушку.
Спиридон налетел спиной на книжный шкаф. Хлипкая конструкция не выдержала, подалась, крупные
