Колун. Это даже удивительно, Леша, что под вами ходило полстраны, а вы всего-то и выучились, что мочить, мочить и мочить…
— Это немало, Валера, — холодно бросил Чердынский. — Ты сам с этого начинал.
— Я-то с этого начинал, — усмехнулся Нестеренко, — а вы-то этим кончили.
— А что мне было делать, Валера? — вдруг осипшим голосом сказал Санычев. — Что мне было делать, если мы могли сделать кучу добра, а денег не было, и на рынок нас не пускали? Если бы мой завод не стал делать кокаин, он бы не стал делать и ничего другого. А люди вокруг бы просто сдохли от пьянства, восемь тысяч рабочих… Здесь депрессивный регион, Валерий. Здесь у людей одно будущее — нарваться на нож во время пьяной драки или сесть за то, что кто-то нарвался на твой нож. И я это изменил.
Валерий откинулся в кресле. Н-да. Что и говорить, хорошо герою западного боевика. Он берет штурмом гнездо наркоторговцев, крошит в мелкую щепку всякую упившуюся нечисть, предпочтительно изнасиловавшую пару заложниц или заложников, сжигает кокаин на одном большом костре и пляшет вокруг, размахивая надувным гранатометом и повторяя: «Я самый справедливый!» Легко быть справедливым, когда крошишь в щепку уродов.
А тут кого крошить в щепку?
Людей, которые спасли завод?
— Кто убил Игоря? — спросил Сазан.
Санычев опустил глаза. Губернатор нервно постукивал пальцами по столешнице. Сазан мельком взглянул на него, Жечков смутился и убрал руки.
— Я, — спокойно сказал Чердынский.
Двумя пальцами вынул сигарету изо рта, взмахнул ею в воздухе и неторопливо затушил в стеклянной пепельнице.
— Игорем занимался я, — повторил Чердынский, — точно так же, как и Корзуном. Эти двое, — небрежный кивок в сторону менеджеров, — были поставлены перед фактом. Когда об этом зашел разговор, Демьян Михайлович был категорически против. Просто устроил мне истерику. И до, и после.
— То есть отъезд в Америку был только предлогом? — уточнил Сазан. — Ты убил Игоря, чтобы вернуть себе Яну?
Чердынский брезгливо дернул ртом.
— Я не принимаю деловых решений из-за женщин. Игорь был опасен. Он нам здесь, в России, все сломал — вон Жечков из-за него нам изжогу принялся устраивать. Неужели ты думаешь, что он молчал бы в Америке?
Валерий небрежным жестом сунул руку под пиджак. Чердынский слегка побледнел.
— Валера, я тебя прошу, подумай о Яне. Она не переживет. Она снова колоться начнет, это я тебе гарантирую, я врач… Получится, что у нее убили двух мужчин за три недели…
— Я не принимаю деловых решений из-за женщин, — сказал Сазан.
Выстрел в звуконепроницаемом помещении был оглушителен. Пуля попала Чердынскому точно в переносицу, вдавив внутрь дужку очков. Толстые стекла и ошметки кожи брызнули во все стороны. Чердынский медленно завалился в кресло.
Ствол в руках Валерия плавно качнулся. Теперь дуло глядело прямо в лоб Санычеву.
— Ты меня кинуть хотел, да? — сказал Валерий. — Ты убил Игоря. Ты убил человека, которого сам звал молодым Менделеевым. А потом ты три недели измывался надо мной и тыкал мне в лицо своей честностью…
Директор прерывисто дышал. Гаибов, рядом с ним, сидел совершенно неподвижно. Перед дулом пистолета в обрусевшем таджике вновь проснулся восточный человек: Гаибов слегка улыбался, и его черные, как миндалины, глаза были безразличными и отрешенными, как глаза дервиша, который готовится идти по углям.
— Ты, лох, хотел развести меня — бандита? — продолжал Валерий. — Ты…
Санычев захрипел и медленно стал сползать со взбитых подушек. На этот раз он не прикидывался. Гаибов вскочил.
— Сесть! — заорал Сазан. Ствол дернулся в направлении таджика.
Гаибов, не обращая внимания, хлопотал над старшим товарищем.
— Демьян, Демьянушка, — жарко шептал он, — ничего, мы сейчас укольчик.
Сазан кивнул. Муха молча захватил руки Гаибова и поволок его прочь от свалившегося на пол директора. Гаибов отчаянно забился, но куда там! Его сжимали уже двое — железной хваткой, и пожилой таджик не смог бы справиться ни с одним из этих быков.
Губернатор вскочил со своего стула и кинулся к потерявшему сознание директору.
— Назад, — велел Сазан.
Жечков обернулся. Валерий увидел побелевшее от гнева лицо.
— Убери пушку, бандит, — заорал Жечков. — Демьян, ну прошу тебя, Демьян, о черт, да есть тут кто- нибудь врач…
Но единственный врач, бывший в этой компании, молча сидел в кресле с развороченным затылком. Жечков в отчаянии бросился к Сазану.
— Убирайся, понял? — заорал Жечков. — Я не дам тебе гробить завод, понятно? Это мой завод! То есть — это наш… восемь тысяч рабочих…
— Забыл, как они тебя гробили? — спокойно сказал Сазан. — Статьи в «Тарском вестнике» забыл о себе и своих замах? Ты не понял, что я тебе объяснил? Демьян меня развел, чтобы я тебя пристрелил. Ты поверил тому, что тут Чердынский сказал насчет того, что эти двое Игоря не убивали? А когда Санычев тут из себя инфарктника разыгрывал днем, он тоже не знал, что делает? Они убили Колунова и сказали, что это сделал ты! Они взорвали «Волгу» и сказали, что это сделал ты! Эти двое мне тебя заказали, вьехал? И хотели еще сэкономить на оплате…
Жечков, совершенно белый, опустился на колени рядом с Санычевым.
— Валера, — сказал губернатор, — я не могу… Четверть бюджета… Если ты убьешь Демьяна, тебе и меня придется пристрелить. Или я тебя посажу за Демьяна.
Валерий молча повернулся и вышел из комнаты.
— Вызови «скорую», — бросил он Мухе. На мгновение остановился подле Гаибова.
— И еще. Если вздумаете на меня охотиться, все документы уйдут «Ланке». Я вам тут гарантирую полный букет, от мирового скандала до операции американских спецназовцев…
ЭПИЛОГ
— Господи, Валерочка, как я рада, что ты приехал! А ты вроде поздоровел, а то такой бледный был два месяца назад! Видишь, у нас тут уже клубника цветет, а в Москве как? В Москве, наверное, холоднее?
Валерий Нестеренко, улыбаясь, стоял на песчаной дорожке, ведущей к дому генерального директора. Дело было спустя два месяца после описываемых событий, в середине мая. Снег с директорского участка давно стаял, обнажив неухоженную черную землю, кое-где засыпанную строительным мусором — типичный пейзаж новорусского участка.
Возле дорожки эта черная земля была уложена в грядочку и испещрена аккуратно вырытыми ямками. При каждой ямке лежал саженец низкорослой японской айвы, и в начале дорожки красовалось ведерко с золой и другое — с аммофоской.
Сразу за забором, на тщательно забетонированной площадке, предназначенной для машины Санычева, стояли два темно-вишневых джипа с московскими номерами. Валерий, в джинсах и светлой майке- безрукавке, стоял рядом с дверцей, а рядом с ним улыбалась Виктория Львовна. Руки ее, в резиновых перчатках, были по локоть обсыпаны жирной землей, и издали ее стройная фигурка в перепачканных землей брюках и старой рубашке казалась совсем девичьей. Только вблизи хорошо были заметны и лапки морщинок, разбегающихся от глаз, и рано поседевшие волосы, упрятанные под тугую косынку.
— Да что же мы здесь стоим! Заходи в дом.
На летней веранде было уже тепло и дремотно. Яркое майское солнце сияло сквозь настежь распахнутые французские окна, в стеклянную перегородку билась проснувшаяся жирная муха, и за ней плотоядным взором следил толстый рыжий кот.
Виктория Львовна, отряхивая вымытые руки, опустилась в плетеную качалку у столика, крикнула куда-то
