создать приют для породистых собак и тогда они решили заработать на доме для престарелых. Эмили не была уверена, что в этом они преуспеют больше.
Девушка сложила обе распечатки в аккуратный квадратик и тут только заметила, что Коул уже вышел из ванной и стоял на пороге, обмотав полотенце вокруг талии. Второе висело у него на шее. Проводя пальцами сквозь спутанные волосы, он смотрел на бумаги, которые Эмили все еще держала в руке.
Она была поймана. Он был пойман. Не было никакого смысла отрицать, что оба они понимают, что происходит.
Эмили бросила бумаги на кровать.
– Это выпало из твоего кармана, когда я подбирала твою одежду. Еще одна твоя рискованная финансовая затея? – спросила она в надежде, что услышит ответ, который чудесным образом успокоит ее.
– Ты прекрасно знаешь, что нет, – ответил Коул, подходя к кровати.
С одной стороны, ее обрадовала его честность, с другой – она с ужасом поняла, что они потеряют, вступив в борьбу из-за Иды.
– А что думает Ида об этих центрах?
Коул взял рубашку и ответил:
– Я еще не обсуждал ничего с ней.
– Славный выбор, – сухо заметила Эмили, подняв бровь. – На твоем месте я бы хорошенько подумала, прежде чем выбросить родную бабушку на свалку.
– Эти центры никак нельзя назвать свалкой, – возразил Коул, застегивая рубашку, и протянул ей бумаги, словно она не видела их раньше. – Уютно, комфортно… Ты подробно прочитала, какие услуги они предлагают постояльцам?
Он так настойчиво потрясал бумагами перед ней… Эмили со вздохом взяла их, моля Бога о том, чтобы Он дал ей терпение. Когда девушка прочитала все во второй раз, Коул застегнул последние пуговицы своей рубашки.
– Хорошо, – сказала Эмили, кладя бумаги перед собой на постель. – Я все прочла. А теперь позволь задать тебе один вопрос, Коул… Для чего тебе тратить четыре тысячи долларов в месяц на то, чтобы Ида жила в одном из этих центров, когда она может иметь практически все то же самое за гораздо меньшую сумму там, где живет сейчас?
– Ты ничего не понимаешь! – прорычал Коул, закатывая рукава рубашки.
– Вероятно. Просвети меня.
– Она моя бабушка, а не твоя.
– Но Ида моя подруга, и я могу поспорить с тобой, что она скорее умрет, чем согласится переехать в дом престарелых.
– Эти центры вряд ли отвечают твоему понятию о домах престарелых.
Едва сдержавшись, чтобы не спросить его, бывал ли он хоть раз в подобном доме, Эмили решила подойти к этому вопросу издалека.
– Да что ты? У них есть детские сады и ясли на территории? И программа продленного дня для детей тех родителей, которые заняты на работе? А девочки из отряда бойскаутов продают там печенье и воздушную кукурузу?
– Это центры для
– Возможно, отчасти и так, но в основном это те места, Коул, – сказала Эмили терпеливо, – куда люди идут, чтобы иметь возможность умереть не на руках своих близких из стремления причинить им как можно меньше беспокойства.
Коул встал и быстро застегнул брюки.
– Это места, где пожилые люди чувствуют себя спокойными и защищенными.
– Защищенными от чего? – спросила Эмили.
Коул посмотрел на нее так, словно она не должна была задавать такой вопрос. А она задала, поскольку не знала, что он имел в виду.
– Только не говори мне, что ты считаешь, будто за каждым кустом притаился серийный убийца, готовый выскочить из засады и забить до смерти бабушку, идущую к почтовому ящику за чеком социального обеспечения.
– Ты говоришь ерунду!..
– Так ответь, – сказала она. – И ответь честно. От чего надо защищать Иду?
Коул снова сел на кровать и взял свои носки.
– От назойливых просителей.
– Что? – остолбенев, спросила Эмили. – Ты считаешь, что она не должна общаться с людьми?
Опустив плечи, он тяжело вздохнул.
– Бабушка – и это общеизвестно – чрезмерно доверчивый человек. Ты знаешь обо всех этих просьбах, которыми осаждают ее постоянно? Дети-инвалиды, дети-погорельцы, дети слаборазвитых стран, сироты, солдаты, моряки, миссионеры, дельфины, акулы, бизоны, слепые собаки, бесхвостые кошки, леса Бразилии, льды Антарктики…
– Я поняла, Коул, – мягко перебила Эмили.
Он покачал головой.
– К тебе лично обращаются из Смитсоновского института, когда дело касается витражей. Это отлично. Это то, чем ты зарабатываешь на жизнь. А моя бабушка – объект для каждого душевнобольного человека и всех известных человечеству благотворительных фондов. Им нужны деньги, и они пишут письма Иде Бентли.
Коул вздохнул и снова взъерошил пальцами волосы.
– Господи, Эмили, в ее шкафу и сейчас полно коробок из-под обуви, доверху набитых адресами несуществующих организаций.
– Совсем не каждый благотворительный фонд безумный или фальшивый, – возразила Эмили, пытаясь помочь Коулу справиться с ситуацией, которая его явно измотала.
– Проблема в том, – печально сказал он, – что моя бабушка доверяет всем и каждому. В прошлом году она купила шесть телок для какой-то гватемальской деревни, восемь пар кроликов для деревни, расположенной где-то в Индии, и оплатила пластическую операцию троих сирот с «заячьей губой» в Нижней Трансильвании. А может быть, это было в Верхней Трасильвании, не знаю, да и знать не хочу. Важно то, что все вместе это обошлось ей в пятнадцать тысяч.
– У нее не было таких денег?
– Деньги у нее есть, – мрачно сказал он.
– Тогда в чем проблема, Коул? – удивилась Эмили. – Это ее деньги, и она может тратить их так, как хочет. Ида явно считает, что помогает миру, выписывая эти чеки. Что здесь плохого? Мы все хотим, чтобы мир стал лучше.
Коул натянуто улыбнулся.
– В прошлом году к ней обратились также группа людей, захотевших объявить вне закона двигатель внутреннего сгорания, группа людей, издающих словарь языка общения китов, группа, которая взорвала три клиники планирования семьи…
– Я слышала об этом, – подтвердила Эмили, неожиданно поняв, что его беспокойство имеет под собой реальную почву.
Ведь если затеи выходят за рамки эксцентричных, они становятся опасными.
– Щедрость Иды Бентли взрывоопасна, – продолжал Коул, шагая из угла в угол. – И скажу тебе, ты не представляешь, что такое настоящий кошмар, до тех пор, пока на пороге твоего дома не возникнут агенты ФБР и не начнут задавать тебе вопросы о подрывной деятельности твоей бабушки.
– Я понимаю твою озабоченность, – сказала Эмили. – Но почему ты считаешь, что переселение Иды в дом престарелых что-то изменит? Разве там отслеживают почту обитателей?
– Я не знаю, – сказал Коул, снова сев на кровать. – Это один из многих вопросов, которые я собираюсь
