— А чем же я отличалась?
— Обычно в коммунистке видишь только партийного работника, но в тебе я увидел не только товарища по партии, но и женщину…
— А я… я, глядя на тебя, почувствовала тогда какую-то робость.
— Неужели?
— Мне трудно тебе это объяснить. Но очень скоро я прониклась к тебе доверием. И это, знаешь, так помогло мне потом!
— А ты не забыла своей стычки с докерами?
— Я тогда так огорчалась из-за этого!
— Но докеры очень быстро признали тебя. А помнишь нашего славного Леру?
— Он был лучшим из них. Только бы не убили его немцы!
— Знаешь, Роз, ты там хорошо поработала.
— Зачем ты мне это говоришь?
— Потому что это правда и еще потому, что я этим горжусь.
— Тут целиком твоя заслуга, Марсо. Твое влияние сказалось на всей моей политической работе.
— Ну-ну, не преувеличивай. Нельзя так ставить вопрос. Это партия делает нас такими, какие мы есть. Ведь и я испытал на себе твое влияние…
— В каком отношении?
— Тебе хочется знать?
— Да.
— Видишь ли, до того, как я познакомился с тобой, я всегда считал, что настоящий, прочный союз между мужчиной и женщиной возможен только там, где муж стоит выше жены в политическом или общественном отношении. Например, мне казался невозможным союз мужчины с женщиной, более образованной, чем он сам. Я думал также, что брак между двумя партийными руководителями не может быть прочным, если жена занимает в партии более ответственное положение, чем муж. Такой взгляд был основан, по существу, на неправильной, некоммунистической идее о превосходстве мужчины над женщиной. Теперь я смотрю иначе и считаю, что в этом вопросе не может быть искусственных граней. Муж и жена могут жить в полном согласии и взаимопонимании совершенно независимо от того, одинаковая или разная у них профессия и умственное развитие. Важно только одно — общность их взглядов. И тогда в любых условиях они смогут учиться друг у друга и помогать взаимному росту. Мне кажется, что жизнь их будет вполне счастливой, если, стремясь к общей цели, каждый из них сумеет вполне искренно радоваться успеху другого, как своему личному…
— И все же я не понимаю, — говорит Роз, — каким образом могло сказаться на тебе в этом вопросе мое влияние.
— А оно сказалось, и очень сильно. Вот сравни сама прежнюю юную учительницу Мари Верной с сегодняшней Роз Франс — какая огромная разница! Такая перемена в Мари Верной заставила меня задуматься, например, над теми проблемами, какие возникнут по возвращении домой военнопленных. Мужчины, оторванные в течение ряда лет от привычной жизни, встретятся со своими женами. А жены уже изменились: домашняя хозяйка стала работницей на заводе, крестьянка сама справляется со всей мужской работой на ферме, жена торговца успешно торгует в лавке, участница движения Сопротивления завтра, может быть, станет депутатом или сенатором. И вот повсюду, в каждой стране, возникнут новые сложные проблемы в области взаимоотношений между мужчиной и женщиной. Женщины значительно выросли за время этой войны. Такая перемена открывает новые горизонты в предстоящей нам борьбе, но в то же время выдвигает и новые проблемы в личном плане, которые уже сейчас следует решать.
— Никогда не задумывалась над этим. Может быть, потому, что я женщина…
— Ты помнишь, Роз, нашу последнюю встречу в Бордо?
— Ну, разве можно ее забыть! Это было как раз, когда умер Бернар…
Разговор обрывается. Потому ли, что воспоминание о гибели Бернара кладет между ними какую-то черту, или потому, что лес уже пройден, Роз тихонько освобождает свою руку…
— Еще далеко, Марсо?
— Мы уже почти у цели. Вон там, за пригорком, деревня.
Их глазам открывается чудесная картина. Над темной линией горизонта ряды виноградных лоз кажутся волнами застывшего океана. Небо искрится бесчисленными огоньками крошечных звезд. Воздух напоен нежным ароматом свежескошенной травы и полевой гвоздики.
— Может быть, посидим немного?
— Мне надо домой.
— Ну, одну только минутку…
Они усаживаются рядом на траву, молча, не касаясь друг друга, но каждый чувствует биение сердца другого. Марсо берет Роз за руку — она не отнимает руки.
— Послушай, Роз!… Я люблю тебя.
Она не отвечает, но сердце ее бьется сильнее.
— Я люблю тебя давно, ты, наверное, знаешь. Но я должен был скрывать свое чувство и не мог сказать тебе об этом… Нет, не думай, что я тебя в чем-то виню! Ты полюбила Бернара и стала его женой. Бернар был моим другом, товарищем по партии… Что же я мог сказать? Вскоре ты понесла тяжелую утрату, и вместе с тобой — все мы… В тот вечер, когда, узнав о его смерти, ты упала без чувств ко мне на руки, я тоже молчал. Тогда мне оставалось только хранить молчание. Как долго, мучительно долго пришлось мне таить свою любовь от всех и особенно от тебя! И от этого, поверь, было вдвойне тяжело на душе. Прошло два года… Жизнь нас разъединила, а потом свела опять. Встретив тебя снова, я сразу понял, что мое чувство к тебе не изменилось.
— Не надо, Марсо, не говори… Это невозможно… Не надо, прошу тебя.
Роз начинает плакать.
Марсо пытается ее успокоить, целует ей руку, но она осторожно отстраняет его.
— Это было бы как-то… нехорошо.
— Но почему же нехорошо? Скажи мне, почему? Роз, милая, что с тобой? Я тебя обидел?
— Ты не можешь этого понять… Мне все время казалось бы, что мы с тобой обманываем Бернара, изменяем его памяти. Если бы ты только знал, какой он был хороший, какой чистый!
— У нас тоже нет дурных намерений…
— Вот потому-то и не надо…
Теперь Роз пытается его утешить и гладит рукой по голове, словно маленького ребенка. Марсо поднимается первым.
— Прости, Роз, становится уже поздно.
— Теперь ты спешишь?
— Да.
— Ты сердишься на меня?
— Нет. Просто пришел в себя… Ты должна этому только радоваться.
— Какой ты недобрый!
— Я провожу тебя до дверей.
— Не стоит, я уже почти дома.
Они молча пожимают друг другу руки.
Марсо возвращается обратно, негодуя на самого себя. «Я не должен был этого говорить, я не имел права!… — мысленно повторяет он. — Объясняться в любви теперь, в маки, когда борьба в самом разгаре… И как только я мог себе это позволить, я, командир, который должен сам подавать другим пример! Может быть, выпил лишнее за ужином? Нет, я совершенно трезв… Мне не следовало одному провожать ее, это надо было предвидеть… Роз еще не успокоилась после смерти Бернара. Что она теперь обо мне подумает? Может быть, решит, что я ищу развлечения? Я вел себя, как шестнадцатилетний юнец… А мне уже двадцать восемь… Но ведь я коммунист, у меня хватит твердости… Так забудем же обо всем, что было… Я обязан целиком отдаться выполнению своего долга… Может быть, все это даже к лучшему… Но в глубине души, старина Марсо, не надо обманывать себя: ты так несчастен…»
В это время в домике Дюшанов Роз тихонько пробирается в свою комнату. Встревоженная ее долгим
