— Вероятно, выдумки. Жаль. А партизаны готовятся?
— К чему?
— Вчера по лондонскому радио выступал один из руководителей партии. Он предлагал сделать все возможное для освобождения политических заключенных, еще томящихся в тюрьмах. Ясно, что мы ждем не дождемся этого часа. Тут, в нашей конуре, нас семеро.
— А я одна.
— Мы знаем. Это камера… для тех, кого хотят держать в одиночке, или для тех, кто под следствием.
— Здесь подолгу держат?
— Когда как… Но ты будешь освобождена раньше… Партизаны вот-вот ворвутся в Бержерак.
Роз не решилась его разуверять. Впрочем, может быть, он сказал это только для нее, чтобы ее подбодрить…
— Наш разговор не подслушивают?
— Нет. Сейчас, во всяком случае, нет.
— Сколько сейчас времени?
— Примерно без четверти десять. Только что раздали хлеб. Надо будет кончить разговор незадолго до раздачи похлебки. Остается еще минут двадцать… Ты можешь сказать свое имя? Потом мы будем называть тебя Роз.
— Да это как раз моя кличка.
— Роз, а дальше как?
— Франс.
Говоривший умолк. Роз с волнением оглянулась на дверь.
— Здравствуй, Роз! — сказал кто-то другой.
Роз показалось, что этот голос ей знаком. Она напрягала память, боясь ошибиться.
— Кто ты?
— Ты меня не узнаешь? Целую тебя в обе щеки.
— Пожалуйста, скажи еще что-нибудь.
— Твой долговязый приятель, докер… из Бордо…
— Леру!
Это было так неожиданно, так замечательно, что Роз чуть не свалилась со своей вышки.
— И я, — сказала она, плача от радости, — целую тебя от всего сердца.
Наступило молчание.
— Можешь себе представить, — заговорил Леру, — от волнения я чуть не расквасил себе физиономию. Кстати, здесь меня зовут Антуаном. — И он принялся напевать:
— Идея! Мы будем звать тебя теперь Пионом, это тоже название цветка.
— Пусть, если тебе так нравится, — сказала Роз, ей уже хотелось смеяться. — Но как ты сам здесь очутился?
— Вышло исключительно удачно. Я потом тебе объясню. А ты как?
— Я работала в департаменте.
— Здорово! Ты, значит, видела Марсо?
— Да, видела.
— Как он поживает? Надеюсь, хорошо?
— Да… Вчера вечером на допросе мне сказали, что он якобы арестован… Только я этому не верю.
— И никогда подобным трюкам не верь. Вот и мне они с самого начала внушали: и Марсо, и все остальные… даже Морис. Представляешь! А на самом-то деле фашистов самих везде бьют. Что же они собираются с тобой делать?
— Обещали — к столбу. Это должно было состояться сегодня утром…
— Нам всем говорили то же самое, да только у них не хватит времени.
Роз показалось, что в голосе Леру уже меньше уверенности. Она на секунду задумалась, потом спросила:
— Почему ты так думаешь?
— Да по всему видно. Ты сама знаешь, как сейчас быстро развертываются события… А кроме того, у нас есть связь с товарищами на воле. Мы сообщим им, что ты здесь. Ты не унывай — это главное, не падай духом…
— Вместе со мной был арестован еще один товарищ. Я беспокоюсь о его судьбе.
— Мужчина или женщина?
— Мужчина, крестьянин, хороший товарищ.
— Видно, он сидит не с нашей стороны. Мы выясним и расскажем тебе о нем после похлебки. Еще один вопрос — тебя били?
— Да.
— Очень сильно?
— Достаточно.
— Негодяи! Не унывай, скоро мы им накладем по шее…
Роз зашагала по камере. Теперь она уже не одинока…
XXV
Пораваль потирает руки. Он доволен…
До этого он целых два дня был не в духе. Все началось с приказа, переданного позавчера его помощнику по кадрам. По сообщению Пайрена, в штабе сектора подозревали, что в состав отряда Жаку — Эмилио проник враг. Пайрен указывал на необходимость усилить бдительность и требовал немедленно сместить в этом отряде комиссара по кадрам.
Во-первых, Пораваль не любит, когда такие приказы поступают в адрес лиц, которых он считает своими подчиненными. Он не допускает мысли, что комиссары батальона могут действовать самостоятельно в каких-либо вопросах. Во главе батальона стоит майор, то есть он сам. У него есть два офицера штаба, не имеющих права превышать власть, предоставленную им званием капитана. Значит, все приказы должны поступать прежде всего к нему. Во-вторых, от него сейчас требуют замены человека, пользующегося его доверием, человеком, совсем ему неизвестным. Офицер, состоящий ныне в должности комиссара отряда (раз уж так настаивают на этом названии), — один из его первых товарищей по оружию. Он пришел вместе с ним из «Тайной армии» в маки Ф.Т.П.; правда, он никогда не хватал звезд с неба, но зато был превосходным солдатом, умевшим беспрекословно повиноваться приказам. За что же его в таком случае смещать? И ради кого? Ради какого-то там Парижанина, никогда раньше не воевавшего, не имеющего опыта партизанской борьбы, то есть, попросту говоря, с точки зрения Пораваля, совсем штатского человека. Ну, конечно, Парижанин, по всей вероятности, — коммунист. Это само по себе еще не говорит против него. Но только партийцы что-то уж слишком разошлись. В конце концов, кто командует батальоном? Коммунисты или Пораваль? Если командует он, Пораваль, то все должно делаться с его согласия. А раз так, то он категорически протестует против требуемой от него замены.
Едва Пораваль разобрался с этим вопросом, как новый связной доставил ему приказ об отходе. На этот раз распоряжение исходило от Марсо. Это был настоящий приказ, и Пораваль не протестовал. Правда, занимаемые им теперь позиции казались ему совсем неплохими, а его начальник разведки не сообщал ему
