доктора выглядывают два санитара и маленькая Соланж.
— Вам, надеюсь, известна новость?
— Конечно, доктор, — говорит Марсо.
— Сезар раздобыл несколько бутылок старого вина. Такое событие полагается вспрыснуть.
XXIX
В Палиссаке уже вечер. В среду и субботу в эти часы мужчины поселка встречаются обычно у парикмахера. Пообедав в этот день пораньше, они спешат бриться к Александру. Здесь беседуют обо всем: об урожае, о рыбной ловле, об охоте… перебирают все городские сплетни… вспоминают все происшествия за неделю и толкуют о политике. Это — место встреч, центр общественных дискуссий, маленький форум городка.
Здесь в обычное время завсегдатаи поджидают друг друга. Вечер, как правило, заканчивается в кафе Тайфера, где для традиционной игры в белотт собираются всегда одни и те же партнеры. Иногда, правда, разговоры в парикмахерской принимают такой оживленный характер, что она пустеет только к полуночи.
Намыливая клиентам подбородки, парикмахер Александр бесстрастно слушает все, что говорится вокруг. Время от времени он приостанавливает работу, чтобы свернуть сигарету, вставляет с невозмутимым видом какое-нибудь острое словцо или шутку, вызывающую у посетителей взрыв смеха, и снова спокойно принимается за свое цирульничье ремесло. Когда заходят споры на политические темы, он избегает в них участвовать. Александр, как опытный коммерсант, не хочет портить отношений с клиентами. Но те, кто хорошо его знает, могут угадывать его мысли по движению рук. Если сидящий в кресле одних с ним взглядов, он задерживает в воздухе бритву, чтобы дать возможность своему клиенту высказаться, ответить то, что хотел бы от него услышать Александр. Если же нет, он делает вид, будто всецело поглощен работой и ничем больше не интересуется. Тогда он действует, как истый артист… Намыливает клиента до бровей, орудует вовсю бритвой, легонько похлопывает бреющегося по щекам, обтирает ему лицо, расчесывает волосы — словом, всячески обхаживает клиента, не давая возможности своему политическому противнику вставить в разговор хотя бы словечко.
Сложившиеся издавна привычки меняются с трудом в таком городке, как Палиссак. В начале войны мобилизация и различные оборонные мероприятия вынуждали Александра закрывать парикмахерскую раньше обычного. Однако мало-помалу наплыв эвакуированных из Эльзаса и частые наезды отпускников восстановили прежние порядки. Сборища по субботам, а затем и по средам возобновились сперва у парикмахера, а затем и в кафе. В 1940 году, в момент разгрома Франции и массового отступления войск, наступил новый перерыв, но ненадолго; после возвращения демобилизованных на родину и прибытия беженцев из Парижа традиционные сборища снова возобновились. В ноябре 1942 года была оккупирована вся Франция, но это не так уж сильно сказалось на Палиссаке и не смогло нарушить местных привычек. Только высадка союзников в июне 1944 года, события в Мюссидане и приход немцев в Палиссак положили конец вечерам у Александра. Этот последний перерыв был самым длительным. Зато теперь, после освобождения Дордони, ничто не могло помешать восстановлению прежних традиций. Словно ничего и не изменилось… А между тем сколько событий произошло за последнее время! В течение каких-нибудь двух дней сообщения следовали одно за другим, нарастали словно бурный морской прилив: капитулировала Румыния, затем Болгария, Финляндия… Более того, Румыния объявила войну Германии… И затем в самой Франции произошло чрезвычайно важное событие: генерал Леклерк и полковник Роль-Танги (кстати сказать, полковник Ф.Ф.И.!) приняли капитуляцию сдавшегося в плен немецкого гарнизона в Париже. Ликование в Палиссаке было почти так же велико, как недавно — в связи с событиями в Бержераке.
Части Ф.Ф.И. прошли церемониальным маршем по улицам Бержерака среди ликующих народных масс; впереди вели колонну пленных гитлеровцев, затем несли спущенные знамена побежденного врага. За два дня до этого немцы, находившиеся под угрозой полного окружения, вынуждены были покинуть город. Партизаны преследовали их по всем дорогам до самого Бордо, уничтожая по пути последние очаги сопротивления… Однако для жителей Палиссака все эти факты бледнели перед большим событием в жизни городка: вчера все его население собралось на торжественный митинг на площади… Кого тут только не было! И молодые, и старики, женщины и дети, мэр и жандармы, учитель и кюре. Никогда еще на памяти палиссакских граждан не было ничего подобного…
Митинг был организован местным комитетом освобождения, созданным месяца два назад из представителей всех республиканских направлений. Председателем комитета был избран Бертон, член социалистической партии; кроме Бертона, в него вошли: доктор Серве — от Национального фронта; Тайфер, известный своими радикал-социалистскими взглядами; владелец галошной мастерской господин Брив, именовавший себя сторонником новой партии, которая объединила всех католиков — участников движения Сопротивления… В последний момент в состав комитета был введен еще Поль Пейроль — от Ф.Ф.И. Не хватало только коммуниста. И не потому, что кто-то возражал против участия коммунистов — таких возражений не было, — а по самой простой причине: некем было заменить Бастида, который был единственным в Палиссаке общественным деятелем, известным своими коммунистическими взглядами. Правда, был еще один коммунист — молодой Матье, рабочий из мастерской Брива, но он входил в комитет как представитель профсоюзов. Следовательно, приходилось ждать, пока коммунисты и их сторонники выделят своего представителя.
Образованный в таком составе комитет освобождения вынес согласованное решение провести митинг под председательством мэра господина Бушавена.
Бушавена, конечно, нельзя было назвать активным участником движения Сопротивления, но все знали, что он не был и коллаборационистом. Бушавен работал в городке ветеринаром и в течение тридцати лет являлся также и его мэром. По местным понятиям, это был душа-человек — он охотно беседовал со всеми, знал всех жителей городка по имени, старался со всеми быть в ладу… Он называл себя беспартийным, независимым… Так как его авторитет зиждился главным образом на его неизменной жизнерадостности и благодушии, то все дела щекотливого характера он поручал улаживать секретарю мэрии, которым чаще всего бывал учитель. Словом, мэр был спокойный, уравновешенный человек, представитель старого поколения, умевший при любых обстоятельствах обеспечить плавное течение местных дел. За четыре месяца до этого Французский комитет национального освобождения, находившийся в Алжире, постановил, что мэры и городские советники, избранные до войны, должны постепенно, по мере освобождения их районов, возвращаться к исполнению своих обязанностей — за исключением тех, кто оказывал прямое содействие врагу. Муниципальные советники Палиссака не были замешаны ни в чем предосудительном. Исключение составлял старый Борденав, бежавший вместе со всей семьей из департамента накануне отступления немецких войск. Поэтому местный комитет освобождения не видел оснований к тому, чтобы пересматривать состав муниципалитета. Вполне естественно, что все советники с недавних пор с негодованием отмежевались от своего бывшего коллеги Борденава, заявив во всеуслышание, что нужно было организовать за ним погоню, задержать его и расстрелять, как это сделали с его сыном партизаны.
Итак, Бушавен, восстановленный в должности мэра, председательствовал на торжественном митинге, устроенном в честь освобождения Палиссака. Вспомнив свои переживания перед таким же знаменательным днем в прошлом, он прежде всего от имени собравшихся почтил память погибших граждан округи: «…Лусто, этого труженика дордоньской земли, отдавшего жизнь за родину… Бастида, честного рабочего, примерного гражданина, которого любили даже его политические противники…» Затем мэр упомянул об отсутствующих, о безвинных жертвах, схваченных и уведенных оккупантами: это — «несчастная вдова нашего дорогого Бастида… начальник почты, отец троих детей…» В заключение он вспомнил о попавших в руки врага военнопленных… После здравицы в честь тех, кто освободил страну, и в первую очередь в честь генерала де Голля, мэр предоставил слово желавшим выступить.
Первый оратор, учитель Бертон, появился на трибуне в офицерском мундире, на котором красовались погоны капитана. Говорил он громко, с рассчитанными на внешний эффект ораторскими приемами. Сперва сказал несколько слов о комитете освобождения — «этом органе, возникшем из глубин палиссакского
