— Понятно — боишься, что Марцис узнает про это и откажется от Анны. Такую невесту он тоже не захочет.
— Лавиза, сказано тебе: перестань! Говори о деле, нечего чепуху молоть. Если Марцис хочет жениться и Анна согласна, я готов хоть завтра сыграть свадьбу. Пусть только Марцис сам придет в Сурумы и ведет себя, как полагается жениху… Пусть сделает предложение Анне, уговорит. Не мне ведь говорить за него.
— Ясно, — согласилась Лавиза. — Пусть Марцис приходит и сам потрудится для себя. А пока он будет любезничать с Анной, я попасу коров, иначе ты будешь беспокоиться, что я расскажу Марцису про похождения твоей дочери.
— Какие похождения? — спросил Пацеплис. — Что ты знаешь? Что ты видела или слышала?
— Видеть и слышать не приходилось, да ведь можно догадываться.
— Ах, вот как? Ты будешь ее позорить только из-за своих подлых догадок? По-про-буй!
Огромная рука Антона Пацеплиса с широко растопыренными пальцами упала на лицо Лавизы. Пальцы впились в мягкие щеки и до тех пор вдавливали голову в подушку, пока женщина не стала задыхаться.
— Пусти, Антон… — застонала Лавиза. — Задыхаюсь.
— Не будешь болтать?
— Не буду…
— Ну, смотри у меня, змея подколодная…
На следующий день Антон Пацеплис, возвращаясь с молочного завода, остановился возле усадьбы Кикрейзисов и поговорил с Марцисом.
В тот же вечер принарядившийся молодой Кикрейзис пришел в Сурумы. На нем был черный суконный костюм, шею украшал стоячий воротничок с отогнутыми уголками и пестрый галстук, на голове была темно- зеленая шляпа. Весь вечер он увивался вокруг Анны, пытался блеснуть глупейшими остротами и все приглашал пойти погулять.
— В такой вечер нельзя сидеть дома, — говорил он.
— Спасибо за приглашение, — ответила Анна. — Только я сегодня очень устала… Покойной ночи… — и она оставила парня одного посреди двора.
Марцису ничего больше не оставалось, как отправиться домой. На следующий вечер он пришел снова, до того напомадив свои светлые волосы, что от него за версту несло бриолином. Но Анна уделила ему лишь несколько минут.
Ни разу Анна не провожала наследника усадьбы Кикрейзисов, хотя он частенько заговаривал об этом.
— Ну как там у вас — все как полагается? — спросил как-то вечером Пацеплис у Марциса. — Обо всем поговорили?
— Куда там… — махнул рукой Марцис — Я каждый вечер собираюсь сказать, да она уходит спать вместе с курами. Только соберусь поговорить, она уже ушла в свою комнату.
— А ты пойди за ней, — посоветовал Пацеплис. — Выспитесь вместе.
— Разве это можно? — усомнился Марцис.
— Попытайся, там будет видно.
На следующий вечер, когда Анна собралась идти спать, Марцис поплелся за ней, собираясь войти в ее комнату, но у самых дверей был оставлен с носом.
— Вам далеко идти… — сказала Анна. — Торопитесь, а то не доберетесь до дому.
— Нельзя ли… остаться у вас? — спросил Марцис.
— Нет, нельзя… — ответила Анна. — И спрашивать так тоже нельзя. На этот раз прощаю, а если еще раз зададите такой вопрос, могут выйти неприятности.
— Анна, зачем вы так? — Марцис сделал грустное лицо. — Я ведь с вами по-серьезному, по- настоящему… хочу на вас жениться.
— Очень жаль! — воскликнула Анна.
— Отчего жаль? — не понял Марцис.
— А оттого, что я совсем не собираюсь за вас замуж.
— Вы это всерьез? — спросил Марцис.
— Да, Марцис. Вам придется жениться на другой.
Марцис остался с разинутым ртом перед захлопнувшейся дверью.
«Вот тебе и красотка-невеста… — думал он. — Красива, да не для меня. Интересно, кто же меня обогнал? Хотелось бы посмотреть, что он за принц. Может, совсем не так страшен и я с ним справлюсь».
Марцис посоветовался с Пацеплисом. Хозяина Сурумов огорчил отказ Анны: такой состоятельный жених, такая хорошая усадьба — что ей еще нужно?
— Ты, однако, надежды не теряй, — подбадривал он Марциса. — Я поговорю с Анной. Надо разузнать, в чем тут загвоздка. С моей стороны тебе обеспечена поддержка, на меня как на гору надейся!
Но Пацеплису не пришлось поговорить с Анной: утром она объявила, что отдохнула достаточно.
— Уйду из Сурумов и начну самостоятельную жизнь, иначе не отобьешься от всяких Марцисов. Вам тоже будет спокойнее.
— Самостоятельную жизнь… — проворчал Пацеплис. — Как же ты ее начнешь?
— Поступлю на работу, отец… — ответила Анна. — Буду зарабатывать себе на жизнь.
— Надоело месить навоз в хлеву, — вставила Лавиза, — вот и все. Пока не подцепишь мужа, может, и поработаешь, а как придет в дом кормилец, и не заманишь тебя на работу, — попомни мои слова. Самостоятельная жизнь… Ха…
Но Антону не давало покоя другое.
— А как же все-таки будет с Марцисом? — спросил он. — Марцис — человек хороший. Не стоит его водить за нос. Коли да — так да, коли нет — так нет… должна быть полная ясность.
— И так все ясно, отец, — сказала Анна. — Пусть Марцис успокоится. Я ему ясно сказала «нет». Больше ничего не дождется.
— Неразумно ты поступаешь! — воскликнул Пацеплис.
— Слишком уж нос задрала! — добавила Лавиза.
— Анна — молодец! — спокойно сказал Жан. — Мне нравится, что она отказала Марцису. Я не знал бы куда глаза девать, если бы моя сестра стала жить с таким обормотом.
— Вот так дети, вот так утешение! — издевалась Лавиза. — Ну-ка порадуйся, Антон. Хорошее воспитание! Ни в чем тебя больше не слушают.
Антон молчал и думал: «Хоть бы поменьше болтала Лавиза о моих детях — от ее слов все равно никакого проку».
6
Когда Анна сошла с поезда, лил дождь. Подняв воротники и выбирая места посуше, пассажиры спешили в город, только обладатели зонтов шагали спокойно и уверенно, не обращая внимания на холодные брызги дождя, которые ветер бросал в лицо.
Анна не боялась непогоды: ее шинель видела на своем веку и дождь и снег, да и армейские сапоги достаточно помесили грязь фронтовых дорог. Узнав на вокзале, как найти уездный исполком, она туда и направилась. Анна решила прежде всего зайти к Ильзе Лидум, которая работала там заместителем председателя. Из ее писем Анна знала, что она в эвакуации окончила курсы советских и партийных работников, была зачислена в оперативную группу и вместе с нею, следуя шаг за шагом за советскими войсками, вступила в свой уезд.
Ильза встретила Анну в своем кабинете, из окна которого была видна главная улица городка. В темно-синей юбке, в белой кофточке собственной вязки, красивая и крепкая, она и сейчас выглядела
