тракторных бригад и не потерять ни одного дня во время весенних полевых работ, у нас много причин для беспокойства. Придется и не поспать, надо поездить по волостям и крестьянским усадьбам, все повидать своими глазами, чтобы к началу посевной не было ничего неизвестного, ничего непредвиденного для любой бригады, для любого тракториста. Представим себе, что завтра доверенная нам воинская часть переходит в наступление. До утра все следует привести в боевую готовность, каждый человек и каждая вещь должны быть на своем месте. Разве мы можем спать в такую ночь?
— Ладно, Финогенов, давай не спать… — усмехнулся Драва. — Я не боюсь бессонных ночей, но очень опасаюсь паники и истерики в работе. Мне кажется, нет ничего более противного и жалкого, чем истерик, который кричит, размахивает руками и нервирует других людей. Такая активность никуда не годится, и от такого стиля работы я категорически отказываюсь.
— Ты думаешь, я истерик? — спросил, улыбнувшись, Финогенов.
— Не знаю, это я увижу со временем, но уж сейчас говорю, что люди с таким характером мне не нравятся, — ответил Драва.
— Вот и хорошо, товарищ Драва. Я тоже не люблю кричать и суетиться, — сказал Финогенов. — В конце концов мы можем договориться без особого труда. Если не возражаешь — возьмемся за дело сейчас же.
— Согласен.
До поздней ночи они просидели с бумагой и карандашом в руках. Все взвесили, еще раз обдумали, часто заглядывая в календарь. Когда положение стало вполне ясным, Финогенов успокоился и начал более оптимистично смотреть на будущее, а Драва стал беспокойнее и нетерпеливее. Никакой беды еще не случилось и все еще можно было сделать вовремя, только нужно было включить в работу весь коллектив и действовать по твердому плану и графику, не упуская ни одного дня.
Они распределили между собой обязанности, условились о том, какие задания дать агроному и главному механику, а на следующий день созвали производственное совещание работников МТС и окончательно договорились обо всем с коллективом. Каждый теперь знал действительное положение вещей, понимал свою задачу в общем деле подготовки к весенним работам.
Через несколько недель, когда Драва и Финогенов объездили весь район и вопрос о хранении горючего не заставлял их просиживать ночами в конторе, в Урги приехал Айвар Лидум. В длинной армейской шинели, с вещевым мешком за плечами и объемистым портфелем в руках, он остановился посреди двора и окинул его долгим, пытливым взглядом. Затем улыбнулся и направился к белому хозяйскому коттеджу, где теперь была контора МТС.
В бывшей охотничьей комнате Рейниса Тауриня его встретили Драва и Финогенов. Драва узнал Айвара и, радостно улыбаясь, поднялся ему навстречу и долго тряс руку.
— Здравствуй, товарищ Тауринь! Хорошо, что не забываешь старых боевых друзей. Наверно, в наши края, на работу? Может, к нам?
Айвар улыбнулся.
— Ты немного отстал от жизни, товарищ Драва, — сказал он. — Я больше не Тауринь и прошу не называть меня чужим именем, которое мне и слышать не хочется. Все мои документы теперь переписаны на мое настоящее имя. Ты ведь знаешь, что подполковник Лидум — мой отец?
— Как же, еще в дивизии узнал, но все привыкли звать тебя Тауринем. Сразу ведь не отвыкнешь. Каким ветром занесло тебя?
Познакомившись с Финогеновым, Айвар снял мешок, положил портфель, сел и, достав из кармана кителя какую-то бумагу, протянул Драве. Заместитель министра сельского хозяйства (народные комиссариаты недавно были переименованы в министерства) предлагал Драве предоставить жилье Айвару и еще двум работникам министерства, которые до осени командируются по особому заданию в Пурвайскую волость. Руководителем бригады был назначен Айвар Лидум.
— А какое задание? — поинтересовался Драва.
— Расскажу потом, — ответил Айвар. — Прежде всего разреши мне устроиться. Где ты меня поместишь?
— Да ведь одной комнаты будет недостаточно? — рассуждал Драва. — Внизу свободна только одна маленькая комнатка, окнами в сад, во втором этаже пока свободны две небольшие комнатки. Посмотри и выбери.
— Себе я возьму нижнюю, — сказал Айвар. Это была та самая комнатка, в которой он долгие годы прожил у Тауриня. Об этом он пока ничего не сказал. Комнатка была в довольно хорошем состоянии. Простая железная кровать, маленький письменный стол, два стула, вешалка для платья и пустая этажерка в углу составляли все ее убранство.
Айвар поставил в угол мешок, спрятал в стол часть бумаг из портфеля и вышел из комнаты. Он зашел в кабинет директора, но там застал только Драву: Финогенов уехал проверить жалобу рабочих одного машинно-коннопрокатного пункта на незаконные действия заведующего.
— Теперь мы можем говорить, сколько душе угодно, — сказал Драва. — До вечера меня никто не потревожит. Давай рассказывай, Тауринь… то есть Лидум, какие горы собираешься своротить?
— Все расскажу, но отложим разговор до вечера, — ответил Айвар. — Чтобы не терять времени, я хочу пойти сейчас в волисполком, повидаться с председателем и парторгом. Мне нужна их помощь. Когда вернусь, буду в твоем распоряжении хоть до утра.
— Ты спешишь, как на пожар или на свидание, — усмехнулся Драва. Вдруг, вспомнив о чем-то, он хлопнул себя по лбу и посмотрел на Айвара с лукавой улыбкой. — Ну, конечно, свидание! Только сейчас дошло до меня. Ведь ты, кажется, здешний?
— Я вырос здесь…
— Ну да. А парторг тоже из местных жителей. Всю войну прослужила в нашем полку. Незачем и спрашивать, знаешь ли ты Анну Пацеплис. Она сейчас здесь парторгом.
Айвар покраснел и смутился.
— Знаю, — ответил он Драве. — И это хорошо. Она нам во многом поможет при выполнении задания министерства. До свидания, товарищ Драва…
— До свидания, Tay… Лидум…
Драва смотрел в окно вслед Айвару, торопливо шагавшему по двору, пока тот не скрылся за постройками.
«Отчего ты покраснел, когда я упомянул про Анну Пацеплис? — мысленно спрашивал Драва. — Если человек краснеет, значит ему хочется что-то скрыть от посторонних глаз. Молодые люди, хорошие знакомые, боевые товарищи… ничего удивительного, если между ними началось что-то такое…»
Драва вышел и направился к кузнице, где с утра до вечера кузнец грохал по наковальне, наваривая лемеха плугов.
5
Айвар сидел в небольшой светлой комнате на старом, скрипучем стуле и смотрел через письменный стол на милое лицо Анны. Девушка была в темно-синей юбке, в пестром шерстяном джемпере, плотно охватывающем фигуру. Только маленькие высокие сапоги свидетельствовали о ее неспокойной жизни, о постоянных путешествиях по дорогам волости.
Они еще и разу не говорили друг с другом так долго, как сегодня. Анна рассказывала Айвару о своей работе в волости, о первых ростках новой жизни, которые уже взошли и обещали хороший урожай, говорила о яростном сопротивлении кулаков и подкулачников каждому начинанию Советской власти. Только об анонимных письмах и выстреле зимней ночью она не обмолвилась ни словом.
Потом пришла очередь Айвара рассказать все, что он знал про общих знакомых по Латышской гвардейской дивизии: где кто живет, что делает, кто демобилизовался и кто остался в армейских кадрах.
— Ну, а что ты сам делал это время? — спросила Анна.
— Работал и учился, — ответил Айвар. — Сразу после демобилизации поступил на работу в
