Управление мелиорации… С прошлой осени учусь на заочном отделении Сельскохозяйственной академии.
— Ты что, хочешь остаться в аппарате министерства, стать кабинетным работником?
— Это меня не прельщает. Я бы с удовольствием перевелся куда-нибудь в уезд, заведующим сельскохозяйственным отделом уисполкома или агрономом. Через некоторое время, возможно, так и сделаю.
— В какой-нибудь уезд, все равно куда… — задумчиво произнесла Анна. — А тебе не хочется работать в родных местах?
— Именно потому я и приехал сюда. Я останусь тут до поздней осени, хотя в другом месте жить мне было бы гораздо спокойнее. Не тащилось бы за мной прошлое приемного сына Тауриня… Никто бы не удивлялся, не попрекал…
— И ты еще думаешь о попреках? — Анна встала, подошла к Айвару и кончиками пальцев коснулась ленточек орденов и медалей, которые в два ряда — по четыре в каждом — были приколоты на его груди, затем погладила золотые и красные ленточки ранений на правой стороне груди и сказала: — Разве они ничего не значат? Если кто-нибудь и начнет болтать о твоем прошлом, пусть посмотрит на них и подумает, за что их тебе дали. Но мне кажется, что ты сам слишком много думаешь о своем прошлом. Напрасно, гляди вперед, Айвар, ведь мы, советские люди, живем для будущего.
— Я пытаюсь это делать, Анна, но не всегда человек может приказать себе.
— Тебе что-нибудь известно о делах Тауриня при немцах и его бегстве?
— Все знаю. Только поэтому я ни разу не приезжал сюда. Теперь… теперь, наконец, я сбросил это грязное, мерзкое имя и вернул себе то, что мне принадлежало с рождения. Сегодня я опять Лидум, Айвар Лидум… и мне не стыдно смотреть в глаза любому человеку.
— Что делает твой отец… подполковник Лидум?
— С утра до поздней ночи в министерстве. В Риге у нас общая квартира, и когда Артур приезжает в командировку, он всегда останавливается у нас.
— Передай ему привет.
— Кому — отцу или Артуру?
— Конечно, отцу, Яну Лидуму… — Анна улыбнулась. — С Артуром я часто разговариваю по телефону. Ты сказал, что останешься здесь до осени?
— Да, буду работать по заданию министерства вместе с небольшой бригадой.
— Ваше задание — большой секрет?
— Об этом секрете я как раз и пришел посоветоваться. Мне нужна будет твоя помощь.
— Я слушаю, Айвар.
— Речь идет о подготовке проекта осушения Змеиного болота… — начал Айвар, серьезно глядя на Анну. — Министерство поручило нам произвести изыскательские работы на самом болоте и на прилегающей местности. До осени надо подготовить все необходимые материалы для технического проекта, чтобы будущей весной приняться за дело и наконец начать решительную борьбу с самим болотом.
— Чудесно, Айвар… — глаза Анны заблестели. Глубоко взволнованная, счастливая, она снова подошла к Айвару, схватила его руку и долго держала в своей. — Ты просто молодец, что берешься за такое дело. Ведь это моя давнишняя мечта. И теперь, я знаю, она исполнится. Спасибо. Желаю тебе всяческих успехов. Буду тебе помогать изо всех сил.
— Мне и сегодня нужна твоя помощь, — сказал Айвар.
— Слушаю, я в твоем распоряжении, — отозвалась Анна и снова села за стол.
— Мне хотелось бы по возможности скорее получить следующие материалы: какие крестьянские хозяйства хотят участвовать в этом начинании, какими материальными средствами, рабочей силой и транспортом располагает местное мелиоративное товарищество?
— Хорошо, Айвар. Все эти сведения ты скоро получишь. Это все?
— Пока все. Потом я буду беспокоить тебя чаще, но самая большая помощь потребуется следующей весной, когда начнем рыть канавы и каналы.
— Жаль, что тебе не требуется этой большой помощи сегодня. Но, может быть, это и лучше: я надеюсь, что к следующей весне в Пурнайской волости будет по крайней мере один колхоз.
— Тогда берегись, Змеиное болото! — засмеялся Айвар. — То, о чем не могли договориться несколько поколений единоличников, колхозники сделают в один год. Мельница на Раудупе нам уже не помеха.
Айвар был счастлив. Его радовал живой интерес Анны, блеск ее глаз, выступивший на щеках девушки румянец.
— Я буду тебя ждать на следующей неделе, — сказала Анна. — Нужные материалы начну собирать сейчас же.
…Вскоре после ухода Айвара к Анне пришел Жан и сказал, что поступает на работу в МТС. Директор Драва говорит, что к следующей весне тракторный парк увеличится вдвое и нужно будет много новых трактористов.
— Зимой поступлю на курсы и научусь работать на разных сельскохозяйственных машинах, — сказал Жан. — Не буду же я всю жизнь ходить за однолемешным плугом.
— Правильно сделаешь, — сказала Анна. — Тебе нужно учиться. В самом недалеком будущем жизнь поставит перед нами совершенно новые требования. Если мы не будем вооружены знаниями, то не поспеем за жизнью.
— Я стану учиться, Анна, больше не буду зря растрачивать свои силы в Сурумах. С меня хватит.
Анна посмотрела на брата ободряющим, полным гордости взглядом.
Глава третья
1
Рейнис Тауринь с лета 1944 года жил в Курземе, в глуши Кулдигского уезда. Усадьба, где он нашел приют, находилась в малонаселенной местности, недалеко от большого бора. Хозяин — бывший браковщик леса Пликшкис — знал Тауриня с давних времен. Когда Тауринь поздним июльским вечером явился в это уединенное место, Пликшкис ничуть не был озадачен. Не удивило его и то, что у хозяина усадьбы Урги в паспорте теперь стояло новое имя — Альберт Кампар — и что лицо его обросло густой седеющей бородой, которая сильно изменяла его внешность. Если принять во внимание непрестанное продвижение Красной Армии к восточным берегам Балтийского моря и некоторые примечательные факты в биографии Рейниса Тауриня, то следует признать, что он поступил предусмотрительно, не оставшись в Пурвайской волости. Он не был единственным в своем роде — вся Курземе в то время кишмя кишела всякими приезжими, поведение которых в годы немецкой оккупации было не безупречным. Пликшкис заявил в волостном правлении, что Альберт Кампар — близкий родственник его жены и очень несчастный человек: вся семья его погибла во время бомбежки, а усадьба сгорела со всем скотом и прочим добром. Когда после капитуляции немецкой армии часть беженцев пустилась в обратный путь к своим родным местам, Кампар остался у Пликшкиса.
— Что мне, старику, искать в разоренном углу… — вздыхал Тауринь. — Только сердце будет обливаться кровью, глядя на развалины. Если бы еще остались какие-нибудь родственники… Так и засохну, как старое дерево, здесь, в Курземе.
Он помогал Пликшкису по хозяйству, работал немного во время сева, пас скот и, как близкий «родственник», ничего не требовал, кроме пропитания и крова. Из усадьбы Тауринь никуда не отлучался, а если к Пликшкису заглядывали незнакомые люди, он прятался в свою комнату и не показывался, пока чужие не уходили. Положение было не из приятных, да и в будущем оно не сулило ничего хорошего, поэтому Тауринь часто ходил мрачный. Уезжая из усадьбы, а позже — из Риги, он лелеял совсем иные замыслы, но
