Как-то вечером он опять постучал в дверь Вилмы Галдынь. Его впустили и встретили достаточно приветливо. Вилма расспросила Эрнеста о болезни, осведомилась о состоянии здоровья. Он напомнил о письме. И опять, вместо того чтобы показать ей свою нежную привязанность и лучшие чувства, Эрнест держался резко и требовательно, решив, что письмо Вилмы дает ему на это право. Увидев Эрнеста здоровым, Вилма не чувствовала больше угрызений совести, ей уже не нужно было жертвовать собой для спасения больного.
— У тебя, видно, на уме опять глупости? — сказала Вилма, когда намеки Эрнеста стали слишком недвусмысленными.
— Ты сама обещала, — возразил он, становясь все грубее и настойчивее.
— Значит, ты меня не понял, — усмехнулась Вилма. — Я подразумевала, что мы могли бы опять стать друзьями и забыть нашу ссору. Но если ты понял это иначе, то будет лучше, если мы останемся друг другу чужими.
— Почему ты меня ненавидишь? Или я такой противный, хуже других?
— Ты еще этого не понимаешь. Вот когда-нибудь влюбишься, тогда узнаешь, что это такое.
— Но разве я тебя не люблю?
— Нет, это совсем другое. Так ты можешь любить одновременно десять женщин. Если бы у тебя была одна, настоящая, ты б на меня и смотреть не хотел.
— Я и теперь ни на кого не смотрю, кроме тебя.
— Как бы тебе это пояснить? — пожала плечами Вилма. — Ну, представь себе: у вас живет работница Ильза. Она такой же человек, как все мы, такая же, как ты и я…
— Она? Эта старая карга! — дернулся Эрнест.
— Погоди же. Старая или молодая, красивая или некрасивая, но ведь она человек. У нее есть сердце и чувства. И вот ты вдруг понравился Ильзе и она не дает тебе покоя. Мог бы ты себя заставить полюбить ее?
Эрнест вспыхнул от злости и стыда.
— Значит, я в твоих глазах все равно что старая Ильза?
— Я только говорю к примеру. Ильза стара, а ты молод, но все равно получается так.
Эрнест не сказал больше ни слова, надел шапку и ушел, не прощаясь. В его сердце клокотала злоба. Сравнение с Ильзой унизило его. Как можно говорить такие вещи? Что такое Ильза по сравнению с ним? Придравшись к сравнению, он не пытался понять его глубже. Нет, Эрнест не вдавался в женскую психологию. Он понял только, что всегда был безразличен Вилме, возможно, даже противен (недаром же она упомянула Ильзу), он чувствовал себя оскорбленным: над ним посмеялись, как только можно глумиться над молодым влюбленным. Он теперь знал, что никогда, никогда не будет близок Вилме. Это равносильно тому, как если бы он пытался уговорить каменную глыбу и безумствовать около нее. Но придут другие, совершенно посторонние люди, и Вилма улыбнется им. Почему это так? Почему он ничего не значит в ее глазах?
Эрнест не мог этого понять, ибо, сравнивая себя с любым мужчиной, он приходил к выводу, что никто из них не лучше его. Молод, энергичен, прекрасно выглядит и так предан Вилме! Неужели она этого не видит? Другая бы гордилась такой настойчивостью с его стороны. Он не проявил себя дурно, не дрался, не ругался, совсем наоборот: носил ей рыбу и даже предлагал деньги. О чем только она думает?
Но какой толк в том, что он понимает все, если Вилма отдает предпочтение другим? Потому что у других шпоры и георгиевские кресты, хорошо подвешен язык и они умеют беззастенчиво льстить. И чтобы он на все это смотрел и завидовал другим? Нет, довольно! Я тебе отдал сердце, а ты наплевала на него. Теперь повоюем. Если не досталась мне, пусть не достается никому.
Эрнест стал придумывать план мести. Можно испортить жизнь Вилмы двумя способами. Первый — написать Микелису Галдыню письмо, в котором сообщить о поведении жены. Но тут же он отказался от этого способа, избрав другой. Эрнест знал, что военные власти преследуют женщин, подобных Вилме, выселяют их из прифронтовых районов в отдаленные тыловые области. В газетах часто печатались сообщения о подобных фактах.
И вот однажды местная полиция и командир кавалерийского полка получили анонимные письма, в которых описывались похождения Вилмы. Несколькими днями позже около дома Микелиса Галдыня появился патруль и устроил засаду. Вместе с Вилмой попался молодой унтер, кавалер двух георгиевских крестов. Унтер за самовольную отлучку из эскадрона получил арест, а Вилме было предложено срочно собираться в Ростов-на-Дону. Не помогли ни слезы, ни мольбы, ни обещания исправиться: военному начальству незнакомо было чувство жалости. Вилму по этапу отправили в Ригу. Продержав ее там несколько дней, пока не собралась партия подлежащих высылке женщин, молодую солдатскую жену вместе с завзятыми проститутками посадили в поезд и отправили на чужбину, навстречу неведомой судьбе.
Эрнест Зитар отомстил за нанесенное ему оскорбление. Теперь он мог жить спокойно.
Высылка Вилмы сильно встревожила всю округу. Это послужило как бы предупреждением остальным женщинам. Капитан Зитар строго-настрого приказал, чтобы в его доме не появлялся ни один военный, независимо от его чина и ранга. Ведь могло случиться, что и Эльзу постигла бы судьба Вилмы.
Оставшись без подруги, Эльза некоторое время жила совсем скромно. Негде стало проводить время по вечерам. После отъезда Пантелеймонова Эльза еще не нашла себе поклонника. Опускаться до нижних чинов ей не хотелось, а завести знакомство с другим офицером было не легко. Чтобы чем-то заполнить свою жизнь, Эльза возобновила переписку с Волдисом Гандрисом. Штурман, одетый в форму с блестящими нашивками на рукавах и с позолоченными дубовыми листьями на фуражке, выглядел ничуть не хуже армейских офицеров. Но он был далеко отсюда, за лесами и морями, а Эльза Зитар не принадлежала к числу женщин, которым нравится роль Сольвейг [34].
У корчмаря Мартына дела шли блестяще. Он расширил свое торговое предприятие, взял новый патент и рядом с корчмой открыл лавку колониальных товаров. Пивоваренное производство оказалось настолько доходным, что капитал Мартына рос не по дням, а по часам, и человек с коммерческим направлением ума мог уже подумывать о том, чтобы поместить сбережения в новые выгодные предприятия. Еще с прошлой зимы в округе стали ощущать нехватку керосина и сахара, и чем ближе к Риге, тем эта нехватка чувствовалась сильнее. Мартын купил вторую лошадь, нанял работника и каждую неделю отправлялся за керосином на север Видземе. Там его еще можно было добывать целыми бочками. Эти поездки приносили хороший доход. Здесь, у себя, Мартын назначал любую цену, и у людей не было выхода: в керосине нуждались все.
Но Мартын не успокоился на этом, его энергия требовала разносторонней деятельности. Он начал скупать у солдат казенное имущество: одежду, обувь, белье. За смехотворную цену ему приносили сапоги военного образца, ватные брюки, гимнастерки, овчинные полушубки. Следовало только вытравить клеймо полка — и товар готов для продажи на рынке. Часть Мартын продавал во время поездок за керосином, часть раскупали жители побережья, но главным образом он поставлял товар знакомым старьевщикам в Ригу.
Когда в имении обосновалась интендантская служба дивизии, Мартын познакомился с каптенармусами, и ему уже не приходилось покупать одежду поштучно. Казенное имущество возами проходило через руки корчмаря, от спекулятивных операций он еще больше округлился и заменил старую мебель новой. Но ему все было мало. Чем больше увеличивался капитал, тем сильнее разгорался аппетит. Должно было произойти нечто, что дало бы возможность развернуться таланту Мартына.
И это нечто произошло. Оно пришло с громом пушек, заревом пожаров над курземской равниной; пришло со стонами, слезами и разорением изгнанного из родных мест народа. Июль 1915 года предоставил Мартыну Зитару такие широкие возможности наживы, о каких он и мечтать не смел. Курземе зашевелилась. Словно большое половодье, хлынули по всем дорогам и полям потоки беженцев. От земгальских равнин, от берегов Абавы и Венты началось новое великое переселение народов [35] . К востоку и северу, к даугавским переправам двинулись необозримые вереницы подвод и пешеходов. У переправ в ожидании очереди выросли громадные таборы. Рев скота, ржанье лошадей, лязг оружия и людское горе слились в общий стон, отозвавшийся во всей Видземе. Он донесся через Ригу до северной части Латвии и коснулся слуха Мартына Зитара. И этот мрачный сигнал пробудил новые надежды в душе предприимчивого дельца.
