— Янка, куда ты делся? Я не вижу тебя!.. — тихо вскрикнула Миците.
— Я здесь.
— Да где же? Дай руку.
Она опустилась на сено. Янка сел рядом.
— У меня руки теплее, чем у тебя, — сказала она.
— У тебя перчатки плотнее, — ответил Янка.
— Ты думаешь, это зависит от перчаток?
— От чего же еще?
— Тогда ты ничего не понимаешь.
Минуту царило молчание. «Почему она не собирается идти домой?» — думал Янка. В сарае было теплей, чем снаружи, пахло душистым сеном.
— Ты мне вчера не ответил, целовался ты когда-нибудь? — спросила Миците.
— Почему это тебя так интересует?
— Так просто. Разве это плохо?
— Конечно нет.
— Тем белее. Значит, ты можешь сказать.
— Ну, хорошо, чего там скрывать. Да, целовался.
— А это приятно?
— Разве ты сама не знаешь?
— Но я хотела узнать, как это происходит с другими.
Опять наступила пауза. «Надо бы идти», — думал Янка.
— Янка!
— Да, Миците.
— Ты можешь поцеловать меня. Я никому не скажу.
Ей было восемнадцать лет, она пятый год училась в средней школе. Но иногда взрослые люди ведут себя как дети.
— Если ты этого хочешь…
— А ты сам нисколько?
Он поцеловал ее. Она захотела еще раз поцеловаться. И не как-нибудь, а по-настоящему, по- особенному, как целуются в фильмах кинозвезды.
— Ты когда-нибудь это видел, Янка?.. Я ничего не скажу… Куда ты пошел?
— Я думаю, нам пора идти.
— Стряхни с меня сено.
Она больше не взяла Янку под руку и до самого дома молчала. Шла быстрыми шагами впереди Янки и, когда он что-нибудь говорил, отвечала коротко и сухо, словно нехотя:
— Да… Нет… Вот как…
В корчме еще продолжалось праздничное веселье. Елка, зажженная для званых гостей, потухла, теперь слышалось пение, угощение шло за счет гостей. Наружная дверь не была заперта, потому что время от времени кто-либо из гостей выходил во двор полюбоваться звездами. Никем не замеченные, Янка и Миците прошли в дом. Янка сразу же отправился в свою каморку, а Миците — на хозяйскую половину. Общество этих забулдыг совсем ей не нравилось, несмотря на то, что они были друзьями отца и лучшими его клиентами.
— Сегодня не придется поспать, — сказала Миците матери.
— Скоро разойдутся, — успокоила ее Анна.
— Но я не могу слушать их болтовню, — не унималась Миците. — Хвастовство пьяниц — самая отвратительная вещь на свете.
— Так-то оно так. Мне и самой другой раз надоедает. Да ведь что поделаешь, — вздохнула мать.
— Знаешь что? Я лучше пойду поболтаю с Янкой. Только не говори папе, что я дома, он еще вздумает показывать меня гостям.
— Нет, нет, не скажу. Но разве ты есть не хочешь?
— Дай что-нибудь, я захвачу с собой.
Минутой позже она, не постучав, вошла к Янке, неся в одной руке блюдо со сладкими пирогами, в другой — полбутылки вина.
— Там настоящий ад, — сказала Миците. — Я посижу здесь, пока они не уйдут. Возьми ватрушку. Это вишневая наливка, такая густая, что губы липнут.
Она опять была весела и любезна. После поздней прогулки по морозному воздуху ужин пришелся весьма кстати. Наливка оказалась не только сладкой, но и крепкой, возможно, в нее добавили немного спирта.
— О чем ты вечно думаешь? — спросила Миците, когда разговор оборвался по вине Янки.
— Неужели действительно похоже на то, что я думаю?
— Я часто это замечаю. Ты, наверно, мечтаешь о той, которую когда-то поцеловал.
Нет, об этом он сегодня совсем не думал: Айя — это не Лаура, и Миците ничего не знала о них.
— Может быть, я думаю о тебе, — ответил он шутливо.
— Тогда ты, вероятно, представил на моем месте ее? Я тебе не запрещаю, думай что хочешь, но ведь со мной ты можешь хоть немного поговорить.
Разговаривать с Миците он, конечно, мог, но вообразить на ее месте Лауру… Лучше бы она не напоминала — сразу стало грустно.
— Знаешь что? Мы лучше закроем дверь на ключ, — предложила Миците. — Забредет еще какой- нибудь забулдыга, его не выставишь потом.
Она сама встала и закрыла дверь. Потом, сев на козлы, где была устроена постель Янки, начала поигрывать носками туфель, любуясь своими маленькими красивыми ногами.
— Кто спит за этой стеной? — спросила она.
— Никто. Там кладовая.
— А с другой стороны?
— Там лестница на второй этаж. Разве ты не знаешь расположения дома своего отца?
— Я хотела проверить, знаешь ли его ты, — тихо засмеялась она. — Сейчас при огне у тебя, вероятно, не хватило бы духу поцеловать меня. Ты и в темноте был не очень смел.
Только одно у нее было на уме.
— А у тебя хватило бы?
— Зачем спрашиваешь? Попытайся. Но нет, лучше все-таки потушим огонь.
Заметив, что Янка колеблется, она опять встала и сама погасила огонь. В темноте послышался сдержанный смех девушки. Но это была не Лаура, все ее намеки проходили мимо сознания Янки. Он даже не пытался понять их. Ясно, что так мог поступить только последний глупец. Миците это и заявила ему:
— Ты дурак. Скучнейший и наивнейший парень из всех, кого мне приходилось видеть.
Когда он и после этого ничего не понял, она стала нервничать.
— Ты еще помчишь библейский рассказ об Иосифе и жене Потифара? [21]
— Да, и что же?
— Хочешь быть таким, как Иосиф? А мне больше нравится царь Давид.
Они беседовали на библейские темы до тех пор, пока в сенях не послышался пьяненький разговор уходящих гостей и хриплый голос Мартына Зитара не поставил над всеми сегодняшними событиями точку:
— До свидания, друзья!
Другому, не совершившемуся событию поставило точку гневное сопрано Миците:
— Чучело! Я этого не забуду.
Не объяснив значения этих слов, она шумно, намеренно грохоча, открыла ключом дверь и вышла, оставив растерянного Янку в темноте.
Наутро трактирщик Мартын имел с племянником не совсем обычный разговор, смутивший последнего
