— Нынче зимой здесь не будет скучно, — отвечал он. — У нас появится музыка.
— Этот музыкант не даст тебе ночью спать, — ответила Сармите.
— Поэтому ему надо приготовить колыбельку. Придется как-нибудь съездить к Эрнесту.
— Зачем? Эрнест ведь не столяр.
— Может быть, обойдемся без столяра. Видишь ли, Сармит, у нас дома в свое время была старая колыбелька. Ее еще, вероятно, мой дед смастерил. В ней качались два поколения Зитаров. Когда-то в ней лежал мой отец, его братья и сестры. Потом колыбель снесли на чердак. А когда стали рождаться молодые Зитары, старую колыбель опять принесли вниз, заново покрасили, и она долгое время служила моей матери. Иногда мы, играя, укладывали туда кота и до тех пор укачивали его, пока у него не начинала кружиться голова. Когда все выросли, ее опять унесли на чердак и завалили всяким хламом. Мне кажется, эта колыбель должна еще быть там. Когда ее покачивали, она немножко скрипела, но так приятно, что детям сразу хотелось спать. Теперь таких уже не делают.
На следующий день Карл запряг лошадь и поехал в Зитары. Эрнест и все остальные теперь кое-что узнали о Болотном острове. Колыбель действительно еще не была изрублена на дрова. Крепкая и выносливая, она не поддалась действию времени. Долгие годы пролежала она в пыли, всеми забытая и как бы ожидая, что ее опять пригласят на прежнюю, привычную работу. Она еще способна была вынянчить и третье, и четвертое поколения Зитаров. Когда ее выносили, она заскрипела. Если бы у нее спросили, что она хочет этим сказать, она, вероятно, ответила бы: «Удивляюсь, почему вы отдаете меня из этого дома. Тут я так долго служила. Разве я здесь никогда больше не понадоблюсь?» И старый дом грустно ответил бы: «Да. Так оно и есть. Так оно и есть…»
Но больше, чем старая колыбель, скрипел глава семьи — Эрнест, старший в роде:
— Трудные времена… Налоги… Неурожайный год…
— Разве я у тебя чего-нибудь прошу? — спросил второй Зитар, который увозил семейный символ жизни на Болотный остров.
И Эрнест перестал плакаться. Картофель был весь выкопан и клеть закрыта на замок. Когда Карл уезжал, собака с лаем проводила его до дороги. Она больше не узнавала его, потому что от этого человека не пахло рыбой и морем, от него шел запах болота…
Около Мартынова дня у Сармите родился сын. Родители назвали его Андреем в честь деда. Пока Сармите лежала, Пурвмалиене несколько раз приходила ее навестить и поухаживать за ребенком. Теперь в Пурвмалах был новый работник, там обходились и без нее. Начиная с того жаркого дня хозяйка носила кофточки без рукавов. Так она пришла и на остров. Если б ты не был таким рассеянным, Карл Зитар…
В один прекрасный день Дандены исчезли. Не сказав ни слова ближайшим соседям, инвалид продал корову мяснику, картофель и сено — лачужникам побережья и ночью уехал с Болотного острова. За исключением тонкостенного сарая, в котором ютились Дандены, здесь не оставалось ничего. Через некоторое время Карл получил письмо. Дандены просили, его присмотреть за оставленной «постройкой», а за это, пока хозяйство никто не купил, пусть соседи спокойно косят их луга и пользуются разработанной землей. Это, конечно, было не таким уж значительным подспорьем, но не слишком обременительным оказались и новые обязанности Карла — кому нужна хлипкая дощатая лачуга инвалида? Может быть, Данден боялся, как бы Карл сам не употребил ее на свои нужды? Вскоре в газетах появилось объявление: «Продается хозяйство в прекрасном месте. Лес, река, заливные луга. Земля частично возделана. Имеются новые постройки. Цена по соглашению».
Карлу предоставили строительный лес тут же на острове, в полукилометре от дома. Как только Сармите окрепла и могла управляться по дому, Карл взял пилу, топор и отправился в лес. Безумец — он хотел со всем один справиться! Некоторые ели оказались настолько толстыми, что их нельзя было обхватить двумя руками. Промучившись дня два, Карл пришел к выводу, что одному эта работа не под силу. Но где взять помощника? О Сармите не могло быть и речи, Эрнест не пойдет на помощь, а нанимать людей — чем им платить? Карл уже собирался идти в Пурвмалы просить работника помочь ему, но ему вдруг повезло. В воскресенье явился старый Криш проведать, как живут молодые. Узнав об их заботах, он удивился, как это они не вспомнили о нем.
— Дома теперь обойдутся без меня, — сказал он. — Скоту сено завезено, а покормить может и сам хозяин.
Он даже не пошел в Зитары, чтобы сообщить Эрнесту о причине своего отсутствия, и на следующее утро вместе с Карлом отправился в лес. Чтобы не задерживать Криша, Карл не обрубал сучья на деревьях — только валил их. Лес в этом месте был редким, поэтому деревья не мешали друг другу. Карл с Кришем проработали всю неделю. В субботу вечером все деревья были повалены. Тут явился Эрнест. Если бы поблизости не оказалась Сармите, неизвестно, чем кончилось бы все это.
— Смотри-ка, что у него за мода — переманивать у хозяина работников! — вместо приветствия проговорил Эрнест. — Неужели нельзя было как-нибудь известить меня? Я уж решил, что с Кришем что- нибудь случилось.
Он очень сильно испугался за своего батрака. Да и как не испугаться: ему не найти другого такого работягу. Но сейчас получилось хорошо: ту неделю, что Криш работал на Болотном острове, можно будет засчитать в уплату за наследство, если Карл когда-нибудь заикнется о своей доле.
— Когда поедете в церковь, заверните к нам, — сказал Эрнест при расставании. Он мог смело сказать так, Карл никогда не ходил в церковь.
До рождества Карл обрубил сучья и сжег те, что помельче. А как установился санный путь, стал возить бревна домой. Лошадь, простоявшая все лето без дела, округлилась, несмотря на то, что овес ей приходилось видеть только во сне. Зато теперь ей досталось. Карл спешил вывезти бревна и потом на месяц-другой уйти на заработки — в ту зиму повсюду рубили лес. Деньги были необходимы до зарезу, к весне нужно на остров привезти пилораму, приготовить деньги на плотника, а там предстояло еще много всяких расходом. Следующим летом надо обязательно подвести дом под крышу и вывести трубу. А работать в долг никто не захочет.
Это была жаркая зима и для человека, и для лошади. Человек не жаловался, а животное не умело этого делать. Лишь иногда, вытаскивая в гору особенно тяжелое бревно, лошадь останавливалась и оглядывалась на хозяина: разве ты не видишь, как мне тяжело? Болотная осока невкусна, а гора высока и воз тяжел. Ну как ты ее ударишь? Лучше берись сам за дело, подопри плечом и тащи. И пусть на шее чуть жилы не лопаются от натуги, но воз вытянуть надо. Нужны деньги, независимость и хлеб.
Из ноздрей лошади валят клубы пара. Останавливаясь на отдых, она тяжело и часто водит запавшими боками. Животное уже немолодо, зубы стерлись, жесткую траву оно жевать не может. Всю жизнь ее погоняли и погоняли.
— Ну, потяни же еще!
Однажды лошадь падает и долго не поднимается. Она тяжело дышит, с тихим ржанием силится встать на ноги и не может, потому что оглобли слишком тяжелы и крепко стянутый хомут держит ее как в тисках. Тогда Карл выпрягает ее, дает немного отдохнуть и опять запрягает. Пока дорога идет по лесу, еще ничего — там снега достаточно. Но вот на открытом месте солнце растопило тонкую корочку льда, и воз местами приходится тащить по голой земле. Человек кричит, размахивает кнутом, подталкивает сани, и, видимо, ему стыдно бить лошадь. Он шумит, пугает и понукает животное, но у земли цепкие, липкие пальцы. Не свирепствуй, человек! Какое мне дело, что у тебя пустая клеть и обширные планы. Живи потихоньку, работай в меру — всего сразу не захватишь. Ты хочешь в этом году построить дом? Построишь в будущем году. Хочешь начать новую расчистку? Это сделают твои дети. Не иди против природы, не опережай время!..
Понимает ли человек эти мудрые советы? Прислушивается ли он к ним? Он не научился беречь себя и других и потому остается, в конце концов, один.
Стоит посреди дороги Карл Зитар, большой человек с тяжелыми руками, и нет у него больше лошади. Он смотрит на коченеющее животное и не может понять, почему это так. Еще столько невывезенных бревен, не заработана и половина нужных ему денег, а он должен все оставить. Что это значит?
Ты проживешь лишний год в старой лачуге… — вот и вся мудрость. Но он не может понять этого. Если бы его сила равнялась его воле, он сам впрягся бы в сани и потащил воз.
К вечеру, волоча за собой сани с упряжью и шкурой павшей лошади, Карл вернулся на остров.
