воду, но всегда старался упасть так, чтобы забрызгать Витыня. Он радостно считал упавших и в предвкушении богатого улова даже раскраснелся весь. Семь, восемь, одиннадцать…
— Ничего не скажешь — такое славное течение. В прошлом году об эту пору мы вытащили полкалы. Один самец вытянул шестьдесят четыре фунта…
— Значит, на вечеринку не попадем… — вздохнул Рудис Сеглинь.
— Что у тебя там загорелось? — усмехнулся Витынь. — Возьмем выпивки и повеселимся здесь. Девушек хватает.
Он был прав: теплая погода привлекла на дюны множество дачников. Они принимали солнечные ванны так усердно, точно выполняли какую-то работу. Когда у них один бок подрумянивался, они подставляли солнцу другой, совсем как это делает кухарка, пекущая блины. Но как блины нельзя испечь без жира или масла, так и они тоже смазывали свое тело жирными мазями и по темному цвету загара судили о своем здоровье. Осенью они страдали от насморка и ангины. Заметив, что сейчас будут вытаскивать улов, купающиеся столпились на пляже и наблюдали за петлей невода, обозначенной бахромой, — она становилась все уже.
Городские жители не знали, что рыбаки не любят, когда чужие суют нос в мотню невода. Они думали, что их любопытство льстит этим грубым людям, которые в сопревшей одежде с утра до вечера полощутся в воде.
— Это не тяжело? — интересовались они. — Сколько вы можете заработать в день?
В неводе оказалось два лосося, и старый Витынь настаивал на том, чтобы закинуть невод еще раз. Но молодые возражали. Они долго спорили, пока невод не выбрали в карбас.
— Ну, так как же? — настаивал Витынь. — Неужели я как кормчий не имею решающего слова?
— Какой ты кормчий, у тебя же нет форменной фуражки, — смеялся Рудис Сеглинь. Он стоял на берегу и не собирался садиться в карбас.
— Если вы уж настолько богаты, что не нуждаетесь в деньгах, тогда мне нечего говорить, — настаивал Витынь.
— Завтра тоже будет день, — проворчал Янка. — Чего мы здесь надрываемся? Мало того, что всю неделю шлепаем по морю, надо еще и в воскресенье бурлачить.
— Рудис, ты сядешь в карбас, или нам придется закидывать без тебя, — уже резко сказал Витынь.
— Я пойду домой переодеться.
— Иди, свою долю не получишь. Ну, ребята, берите весла и становитесь по местам.
— Погоди, Витынь, мне надо сходить на дюны, — крикнул один и ловко выскочил из карбаса.
— Мне тоже!
За ним последовали еще несколько человек.
Витынь сплюнул в море и подчинился большинству.
— Не убегайте! — крикнул он. — Поставим на место карбас.
Вот это был настоящий разговор. Какими прилежными вдруг сделались молодые парни! С какой готовностью бросились к веслам и уперлись в парусную скамейку. Один миг — и тяжелый карбас оказался на якорной стоянке. От радости, что они сегодня пойдут на вечер, парни затянули озорную песню. Слова песни оказались столь забористыми, что загоравшие дамы не вынесли этого и, взяв простыни и зонтики, поспешили уйти с пляжа. Некоторые девушки, добежав до опушки, остановились и дослушали все же песню до конца. Она им понравилась. Может быть, им нравилось и еще кое-что, но этого нельзя было выказывать.
Так жил теперь Янка Зитар. У него были веселые, беззаботные друзья, тяжелая работа и умеренный заработок. Он никогда и ни в чем не отставал от других: ни в работе, ни в развлечениях, которые иногда становились довольно дикими. Когда рыбакам приносили водку, он не уступал старым пьяницам. Если у парней завязывалась драка, Янка тоже участвовал в ней. Он не хотел чем-либо отличаться от товарищей, обгонять других — ему было хорошо в этой жизни. В своем сознании он провел границу между реальным и нереальным. Недостижимое его больше не привлекало. Возвратившись с военной службы и взвесив все возможности, он решил, что здесь и есть настоящий якорный рейд, где можно поставить на якорь свой мятежный корабль. Этим летом он еще тянул невод как напарник Ремесиса, на следующую весну вместе с другими молодыми рыбаками он приобретет свой невод. Через несколько лет он станет кормчим, у него будет рыболовная снасть на лето и на зиму и в дюнах своя лачуга, дом с трубой и дверьми. Так же как Карл, он ни у кого не попросит помощи, и чего достигнет, того достигнет самостоятельно. Вам кажется, это слишком немного? А что такое много? И для чего нужно это многое?
Рядом с Зитарами стоял недостроенный дом Микелиса Галдыня. Микелис не вернулся с войны, а высланная его жена, Вилма, тоже не возвратилась. Янка поговорил со старыми Галдынями, и они сдали ему внаем домик сына. Янка сам варил себе еду и заботился о доме. Это было, конечно, не очень удобно, но недавняя военная служба достаточно подготовила его к такой жизни. Поселяться в Зитарах у Эрнеста он не хотел: Эрнесту вполне достаточно одного дарового батрака — старого Криша.
Поставив лодку с неводом на якорную стоянку, Янка отправился домой. Мимо него проехали дрожки, запряженные вороным жеребцом. На дрожках сидели четверо: батрак Ремесиса, Марта, ее брат Ян в студенческой фуражке и Миците. По всему было видно, что они едут на бал в парк. Издали доносились тихие звуки духового оркестра.
Янка еще ни разу не встречался с Мартой Ремесис, хотя она уже третью неделю находилась дома. Он еще не забыл последнего ее письма и думал, что лучше с ней не встречаться. Живите, как вам угодно, идите своей дорогой, я иду своей… Но сегодня он решил пойти на вечеринку — обещал товарищам. Там ожидалась драка с парнями из соседнего поселка, и все свои должны находиться в строю. Разве он виноват, что и Марта вздумала пойти туда? Ведь не ради нее он идет, как и она не собирается там встретиться с ним. Если Марта и вообразит что-либо подобное, он сумеет разубедить ее.
Он долго не мог простить себе этого. Уже много лет спустя при воспоминании о событиях того вечера Янка краснел от стыда. Что значит характер человека и добрые намерения, если у него не хватает самообладания и в нужный момент он не может управлять собой? Не произошло ничего такого, что в здешних условиях считалось бы особенным, — маленькая осечка, смешная неловкость, и только. Но как это неприятно и как это терзало сердце человека!
Танцы уже начались, когда Янка появился в парке: Танцевальная площадка находилась на небольшой полянке, с трех сторон окаймленной пригорками, заросшими густым кустарником. На каждом пригорке стояло по беседке, откуда доносился сейчас звон стаканов и оживленная болтовня. Янка стал разыскивать товарищей. На танцевальной площадке их не оказалось — вероятно, подкреплялись в каком- нибудь уединенном уголке парка. Они обычно не любили танцевать в трезвом виде и при освещении. Янке не хотелось лезть на глаза публике. Одежда на нем была не блестящая: синие шевиотовые брюки, черный френч, на голове моряцкая фуражка с белым верхом. Только фуражка и ботинки были новыми. Янка намеренно не приобретал одежду, потому что осенью собирался купить все новое. Дна костюма за один год — это слишком дорогое удовольствие для простого рыбака.
Товарищей он нашел в беседке на холме. Как и полагается в подобных случаях, на столе стояла большая батарея бутылок. Некоторые из них уже были пусты, и громкий, развязный разговор парней ясно указывал, куда девалось содержимое бутылок.
— Выпей! — сказали они. — Чего киснешь?
И Янка пил, чтобы догнать товарищей. А так как они подкреплялись уже давно, ему пришлось пить сразу большими порциями, чтобы сравняться с ними. Через час все были в одинаковом состоянии. Рудис Сеглинь запел, все ему подтянули. Когда они умолкли, из соседней беседки послышалась мелодия той же песни: кто-то передразнивал их.
— Кто там сидит? — парни настроились воинственно. — Надо заткнуть глотки этим попугаям.
— Э, чего там! — крикнул Рудис Сеглинь и кинул пустую бутылку и беседку. Послышался звон разбитого стекла. Песня смолкла.
— А ты знаешь, кто там? — спросил Янка у Рудиса.
— Интеллигентики, — презрительно отозвался тот. — Студент Ремесис со своей компанией. С такими и пачкаться не стоит. Еще успеем кулаки в ход пустить.
