я это тебе так оставлю?
Оскар стоял со сжатыми кулаками, подавшись вперед всем телом; казалось, он вот-вот бросится на отца. Вдруг он нервно засмеялся:
— Не оставишь? Ха-ха-ха! Как будто это в твоих силах!
— Да что здесь такое творится? — спросил Клява. — Если у тебя нет больше уважения к родителям, изволь объяснить хоть, с чего ты так неистовствуешь?
— С чего? Просто я проучил негодяя, ядовитую гадину, замызганную грязную тряпку, которая брызжет на всех помоями… И еще вот что я скажу. Пусть этот человечишка, называемый моим братом, сейчас же убирается вон отсюда! Чтобы до утра он был как можно дальше от этого дома… И на мою помощь пусть он больше не рассчитывает!
— Да образумься же наконец, чего ты кричишь? — вмешалась мать. — Ну, повздорили между собой, — разве это впервые случается… Нельзя же сразу так… Если Роберт и сделал что плохое, можно еще исправить…
— А может он вернуть человеку жизнь? — выкрикнул Оскар, глядя в упор на мать.
— Ты уж начинаешь шутки шутить, — растерянно пробормотал старый Клява.
— Спросите Роберта, он не хуже меня знает, в чем дело…
Все замолчали.
— Я еще раз говорю: пусть Роберт собирает пожитки и отправляется в путь. И чем скорей, тем лучше…
— Мало ли что ты скажешь, — выпрямившись во весь рост, перебил его отец. — А я говорю, что Роберт останется здесь до последнего дня каникул.
— И этот господинчик… — продолжал Оскар, кивнув на дверь комнаты, — он здесь достаточно болтался, а теперь пусть собирает вещи и отправляется домой. Это ему не пансион для бездельников, здесь живут работяги. Здесь все должны работать.
Старый Клява от ярости чуть не потерял дар речи.
— Ну, это уж… Это уж чересчур! — побагровев, выкрикнул он. — Он говорит так, как будто всем домом заправляет! Так этому не бывать! Не бывать, пока я здесь хозяин! Господин Линде — наш гость, он может здесь жить, сколько ему заблагорассудится.
Оскар спокойно посмотрел на отца.
— Ты напрасно думаешь, отец, что и впредь будешь распоряжаться мною. Теперь начнутся другие времена! Я буду жить по-своему, своим умом. Кем я был для вас всю жизнь? Сыном? Нет, не сыном, а рабочей скотиной, даровым батраком! Больше этого не будет!
— Ты бы получил в наследство дом, — сказала мать.
Оскар засмеялся.
— Дом? Со всеми долгами в придачу? Нет уж, не надо мне никакого наследства. Я хочу жить, как другие люди. Мне двадцать шесть лет, а что я видел за свою молодость? Э, да что там, говорить только не хочется!
— Роберт останется здесь, — изрек отец, не обращая внимания на слова Оскара.
— Тогда, может быть, мне уйти? — спросил Оскар.
— Да будет так! — выкрикнул, задыхаясь от гнева, отец. — Если тебе здесь не нравится, можешь искать себе дом в другом месте! Но Роберт останется, раз я так сказал.
Наступила тишина. Мать и Лидия суетились возле Роберта, успокаивая и оглаживая его. Выпрямившись во весь рост, посреди кухни стоял отец, крепкий, складный старик, такой величавый и — ленивый. Оскар на мгновение словно окаменел. Потом что-то дрогнуло в его побледневшем лице, точно по нему пробежал отблеск какой-то решительной мысли. Он поднял голову и твердо посмотрел в глаза отцу.
— Хорошо, тогда я ухожу, — сказал он и медленными шагами прошел в свою комнату.
Пока он одевался и собирал документы, гости Роберта один за другим незаметно выскользнули из дому.
Не взглянув ни на кого и не попрощавшись, Оскар открыл дверь и исчез в ночной тьме. И вдруг словно что-то оборвалось — мать с Лидией заплакали, а отец подошел к двери и крикнул вслед:
— Если ты уходишь, навсегда забудь, что у тебя был отчий дом!
— Постараюсь! — донеслось в ответ.
Роберт угрюмо молчал, Рихард с оскробленным видом укладывал чемодан, женщины плакали, только старый Клява не сдавался. Раз он — глава семьи, патриарх, пусть никто не вздумает восставать против его власти, мятежникам здесь нет места!..
— Чего воете! — прикрикнул он на женщин. — Никуда он не денется, некуда ему бежать! Прогуляется по свежему воздуху, пока голова не остынет, и опять станет искать дорогу к дому.
Неизвестно, верил ли он своим словам…
7
Темнота свежей сентябрьской ночи обступила Оскара. Редкие дождевые капли падали на его разгоряченное лицо. Он снял фуражку. Еще не освободившись от власти пережитого волнения, он уже думал гордую думу о дальнейшей борьбе.
— Ладно, я сейчас уйду, но это не окончательно. Мы еще посчитаемся! — обернувшись лицом к темному поселку, он погрозил ему. — Тогда вы не будете смеяться надо мной.
Он вздрогнул. В темноте послышались торопливые шаги. Чей-то голос, чей-то бесконечно милый голос звал его:
— Оскар, это ты?
— Да, — откликнулся он и остановился.
Анита нагнала его. Тяжело дыша от быстрого бега, она схватила Оскара за руку:
— Оскар, куда ты хочешь уйти?
— Куда глаза глядят, куда угодно, только бы не оставаться здесь!
— Ты ведь не надолго? Не на целые годы? — спросила Анита охрипшим вдруг голосом.
— Нет, не очень надолго.
— С чего же ты хочешь начать?
— С борьбы. Словами здесь ничего не достигнешь. Когда я говорил, они смеялись, но теперь я начну действовать.
Анита все время держала руку Оскара. Когда-то, давно, он сам так же вот задержал ее руку. Он чувствовал, как дрожала девушка.
— Да, тут ничего не поделаешь. Мне надо уйти отсюда.
Очень тихим голосом, отвернувшись в сторону, Анита спросила:
— А если бы кто-нибудь пошел с тобой? Тогда тебе стало бы легче?
Он задрожал. Какое это счастье, уйти рука об руку с любимым человеком, никому ничего не сказав, и начать жизнь где-нибудь далеко отсюда! Неужели это ее слова?
Оскар ждал, что Анита скажет еще что-нибудь, но она молчала.
— Я еще не знаю… — начал он тогда. — Это будет трудное время. Может случиться, что меня совсем заклюют. Меня ведь никто жалеть не будет.
— Да; да… — согласилась она. — Я только так сказала… может, ты что-нибудь особенное подумал?
Она отпустила руку Оскара и туже стянула на груди платок.
— Что-то я хотела сказать, — начала она опять. — Да, так куда же ты сейчас пойдешь?
— Пока недалеко, только в Гнилуши. На первых порах, может, примет зять. Позже… Ну, тогда будет видно.
— Значит, тебя можно будет иногда встретить и на нашем берегу?
— Возможно. Но если меня там примут не очень охотно, то…
