совершив сотни боевых вылетов. А 31 мая майора Г. Шварева перевели в другую часть. Так ни разу и не слетал он в то трудное время на боевое задание. Как не справившийся с обязанностями, он был снят с занимаемой должности и назначен командиром 2-й АЭ 21-го ИАП. Являясь инспектором по технике пилотирования 8-й МТАД, 04.05.45 он был осужден по ст. 193-17 п. «а» УК РСФСР[35] сроком на 6 лет с отбыванием наказания после войны и назначен командиром звена в 12-й КИАП[36], но уже летом 1945 г. наказание постановили считать условным (с испытательным сроком 1 год). В послевоенные годы он преподавал тактику ВВС ВМФ.
В полк пришел новый командир полка — капитан Александр Алексеевич Мироненко[37]. Он из нашей дивизии, из 12-го истребительного полка [38]. Среднего роста, поджарый, немного сутуловатый, не широкий в плечах, он был назначен на столь ответственный пост в 25 лет! Но капитан Мироненко был участником войны с первых дней, а свой первый самолет (Ю-88) сбил 7 июля 1941 г. в районе Таллина, на И-15. К моменту назначения на должность командира нашего полка, за два военных года Мироненко совершил 607 боевых вылетов; в 24 воздушных боях, проведенных на И-15 (20 боев) и МиГ-3 (4 боя), он сбил 7 самолетов врага, участвовал в 87 штурмовках, был награжден орденами Ленина и Красного Знамени. О наших делах Мироненко знал хорошо — ведь мы были в одной дивизии. Собрав нас на лужайке в расположении 3-й эскадрильи, капитан Мироненко кратко рассказал о себе, а затем продолжал:
— Я напоминаю вам, товарищи летчики, что буду нетерпим к нарушителям воинской дисциплины. После каждого боевого вылета будем обязательно проводить разборы полетов.
Вот в этом он был прав. Мы почти совсем их не проводили. С приходом же Мироненко в эскадрильях повысились организованность и дисциплина, более четко стала проводиться боевая работа. С приходом нового командира эскадрильи стали комплектоваться с учетом национальности. В 1-ю и 2-ю эскадрильи планировали собрать русских, а 3-я эскадрилья комплектовалась только украинцами. На технический состав это не распространялось, только на летчиков.
Весь технический коллектив трудился напряженно, обеспечивая безотказную работу самолетов. Среди всех выделялись своей отличной работой старшина Алексей Шумов; мне запомнились А. Пилипенко, С. Грызунов, В. Балдычев, А. Мухин. Среди оружейников выделялись А. Лухтан, Пухлов, Н. Валяев, А. Черноглазов, Н. Конин, И. Федченков, И. Журавлев и И. Мазков.
Помню жаркие дни июля. Заканчивался день, за который мы совершили по 4–6 боевых вылетов. Красное солнце уходит за горизонт. Аэродром затих, только техники, механики, оружейники, прибористы готовили к завтрашнему дню боевую технику. И вдруг, не нарушая вечерней тишины, нежный голос баяна доносит до нашего слуха знакомую всем мелодию вальса «На сопках Маньчжурии». На моей рейфуге, устроившись на футляре от баяна, Иван Корнилов выводит в тон музыке слова песни. И вот из землянок, из рейфуг потянулись люди. Уставшие за длинный летный день, они с наслаждением слушали дорогие сердцу слова. Так было хорошо, что не хотелось шевелиться. Мне вспомнился дом, родители, Новгород… Родителей не вернешь, а свободу можно вернуть только через победу. Нужно лучше драться, учиться воевать. Нужно расквитаться за смерть родителей, друзей, за поруганные Новгород и Ленинград!
Аэродром затих, а ведь совсем недавно его обстреливали и бомбили. В июне его бомбили 8 раз. Предатель Лавренов поведал немцам, как нас легче уничтожить. На нас сбросили 30 250-килограммовых бомб. Немцы били по столовой, по нашим землянкам, по самолетам. Кроме бомб немцы сбросили по нам 4 бидона с горючей жидкостью. Нас не подпускали к ним, думая, что в этих бидонах какая-то зараза, химия. Кстати, в налетах участвовали только ФВ-190, хотя на Ленинград и Кобону немцы бросали по 70–80 бомбардировщиков Ю-88 и Хе-111.
В те трудные для страны дни лучшие люди фронта и тыла подавали заявления о приеме их в члены Коммунистической партии. Оценкой политических качеств была боевая работа каждого. К нам в землянку пришли заместитель командира полка по политической части майор С. А. Соколов и парторг полка капитан A. A. Елхин. Была короткая пауза между вылетами. Обращаясь ко мне, майор Соколов спросил:
— Ну как дела, товарищ Лашкевич?
— Нормально, товарищ майор, — ответил я.
— Политическое руководство части пришло к выводу, что вам пора вступать в ряды Коммунистической партии.
— Спасибо, товарищ майор, за высокое доверие, — ответил я им, — но мне кажется, что для меня это еще рановато.
По правде сказать, от такого вопроса я растерялся, но добавил:
— Если партия мне верит, то я постараюсь своими делами оправдать это высокое доверие!
На следующий день рано утром, когда летчики сидели в кабинах самолетов, готовые к вылету на сопровождение штурмовиков, идущих на бомбо-штурмовой удар по кораблям противника, к моему самолету подошла группа офицеров во главе с начальником политотдела 9-й Штурмовой авиадивизии полковником Ф. В. Сарафановым. Уже пошли на взлет последние штурмовики, после них взлетали истребители.
Ко мне на крыло самолета забрались полковник Сарафанов и секретарь партийной комиссии майор Г. А. Зубков.
— Товарищ Лашкевич! — начал Сарафанов. — Здесь вместе со мной присутствует партийная комиссия нашей дивизии. Мы разобрали ваше заявление о приеме в кандидаты в члены Коммунистической партии и пришли к выводу, что сейчас вы пойдете в бой не комсомольцем, а кандидатом партии Ленина!
— В бой ты идешь коммунистом, помни это! — добавил начальник политотдела. Здесь же, в кабине самолета, меня поздравили с приемом в кандидаты партии. Мои товарищи уже пошли на взлет. Я поблагодарил политическое командование за высокое доверие и заверил их, что высокое звание ленинца не уроню. Запустив мотор, я догнал своих боевых товарищей. Вылет тогда прошел хорошо. Но в голове неотступно сверлила мысль: «Делай теперь лучше! Учись воевать! Лучше выполняй боевые задания! Это тебе самое наипервейшее задание!»
Наш полк, сильно поредевший в майско-июньских боях, нуждался в пополнении летным составом: в полку осталось всего 7 боевых машин и столько же летчиков — прокопченные войной ветераны и несколько молодых. С огромной радостью мы встретили прибывших из госпиталей Ваню Ковалева и Николая Манерко.
В Коломяги, где располагался штаб нашей дивизии, прибыло молодое пополнение — летчики, окончившие Ейское ВМАУ им. Сталина. Для встречи с ними на Комендантский аэродром вылетел командир полка капитан Мироненко. Командир вылетел туда на двухместном самолете Як-7В, на котором предполагалась «вывозка» молодого летного состава, так как в условиях аэродрома Борки это сделать было сложно из-за напряженной боевой обстановки. В любой момент над аэродромом могли появиться немецкие «охотники», для которых молодые летчики были бы легкой добычей. Одновременно мне было приказано перегнать на Комендантский аэродром, где были авиамастерские, самолет Як-7Б, который требовал ремонта. Перегнав самолеты, мы пешком отправились в Коломяги и в гостинице при штабе дивизии встретили молодых пилотов.
Они один за другим представились: младший лейтенант Медведев, за ним Лысенко, Асин, Низовкин, Беззаботный, Глазков и Седристый. Летчики были одеты в новенькую морскую форму.
— Познакомьтесь, товарищи! — обратился к молодым летчикам командир полка. — Это командир звена младший лейтенант Анатолий Лашкевич. Он расскажет вам о нашей жизни, боевой работе и о части, куда вы прибыли.
Оставив нас, командир отправился в штаб дивизии решать служебные вопросы, а летчики наперебой, обращаясь ко мне, спрашивали:
— А что это был с вами за капитан?
— Командир 13-го Краснознаменного истребительного авиаполка капитан Мироненко Александр Алексеевич.
А. А. Мироненко
Летчики готовы были услышать что угодно, но не такой ответ! Они не сразу поверили, что командир
