коленке. – Все дело – в системе отсчета.
– Да, в системе – пробасил Женя Комлев. – В системе сна, например, он ее прекрасно догонит, и они, даже, может быть, станут близки. Но – на бесконечно малом расстоянии…
Марик слушал их, как некий отдаленный шум. Его мозг подсказывал привычное – сейчас ты должен сказать, должен объяснить то, чего многие не знают, и, быть может, и не узнают никогда. И он сказал:
– Леонидыч считал, что черепаха и Ахиллес просто находятся на разных временных поверхностях… Может, это и есть системы отсчета?
– Может, и есть, – опять строго и громко вступил Паша Нерсисян. – Только, уже темнеет, и нам определенно пора по домам. Какие бы тарэлки нэ вэщали, а начальство настоятельно советует – как темно – так домой.
– Домой, домой, спатеньки! – Завопил Комлев, и голос у него был такой, словно его именно сейчас не поняли и обидели. – Спатеньки же! – Еще громче сказал Женя и прочитал:
Катя пошла в другую комнату ставить Зенона на место. Марик поплелся за ней, и на середине комнаты задумался, устало присел в дедово кресло, положил ладони на сглаженные полукруглые подлокотники и произнес:
– Спасибо, Сова. Я бы и сам поставил.
– «Взял – положи на место», – деревянным голосом отчеканила Катя правило всякой инструменталки сборочного цеха.
Глава 5
Крыша
В обед все же решили доснимать игру в плане. Ребята в игровых костюмах собрались во внутреннем дворе фабрики, который несколькими зданиями складов был отгорожен от набережной. Катя сначала долго обсыпала их лигопорошком, потом выясняла, почему это с утра не было Марика и не получила вразумительного ответа, затем настраивала аппаратуру, исследовала возможности нового дальнодействующего пульта и ждала Чубарова, который обещал помочь ей отнести портативку наверх. Но Чубарова все не было и не было, ноша была нетяжелая, и Сова, подхватив камеру и лиго-приемник, пошла по бесконечной лестнице на чердак. Лестница огибала помещение столовой и поэтому шла спиралью, имела широкие пролеты и довольно высокие ступеньки. Сова явно не рассчитала свои силы, запыхалась, вспотела и вылезла на крышу не с той стороны из полуразбитого слухового окошка. Снимать они должны были возле декоративного домика, где хранились лопаты для чистки снега и брезент, которым накрывали часть крыши над цехом во время сильных ливней, чтобы шум падающих капель и вибрация не мешали процессу сборки.
Катя с трудом, аккуратно ступая, подобралась поближе к домику и застыла возле ажурной антенны местной связи, потому что услыхала непонятный звук, доносящийся из-за двери. Дверь была снята с проржавевших петель и прислонена к стене домика, так что прикрывала, но не полностью, дверной проем. Звук был сложный, троякий. Первый – шуршаще-ухающий, второй – грудной, трагический, с высокой отдаляющейся нотой, третий – простое металлическое скрежетание. И так все время, повторяясь, пока плавно не перешло в непонятные, произносимые глубоким женским голосом слова, будто бы естественно выросшие из предыдущего звука: «А-а-а – ким… Вечно ты так… Режет же, все смялось. Мне больно! Ты так и отрываешься… Оторвешься навзничь…» И гортанный низкий, едва-едва знакомый: «Ми-иии… Не ерунди, Машка…» А дальше уже совсем обычный хрипловатый, сглатывающий, будто обладательница его что-то поспешно доделывала, голос: «Уходишь от нас? Иди– иди… Они тебя оценят, уже оценили. Ты, с твоими данными – учишь верноподданных собирать кристаллы…» Дальше возник тот же железный скрежет, потом заминка, шарканье, прислоненная дверь поехала в сторону, и на пороге появился Аким Юрьевич, с как всегда запутавшейся в густых волосах пятерней, в измятых рабочих брюках, в расстегнутой на груди сорочке.
– Боже, Сова!.. – сказал он, и резко дернул клок волос пальцами. – Я же совсем забыл, что должен тащить приборы! Сама добралась? Молодец! – Чубаров воровато оглянулся и посмотрел на железную крышку люка, ведущего на чердачную лестницу. Крышка медленно, с тем же самым скрежетом, опускалась.
Катя, застывшая воле антенны, вся напружинившаяся, сжатая, вдруг отчаянно ступила в сторону домика и кинула взгляд в угол. Куча брезента была продавлена на середине, причем еще, все также шурша, продолжала криво оползать сбоку. В самом центре вмятины валялся неряшливый кусок марли. Катя быстро сунула в руки Чубарову аппаратуру, оставив себе только пульт, и отошла подальше, оставаясь некоторое время совсем одна на фоне чистого, ветреного, светлого неба. Чубаров некоторое время смотрел на нее, потом коротко простонал и одним рывком задвинул дверь на место.
Катя пошла к тому краю, откуда было лучше видно движущихся во внутреннем дворе ребят, и скомандовала:
– Внимание! Сцена в плане. Разбойники – слева. Герда, олень, голуби, кролики, Красные Башмаки – справа. Начинайте движение!
Чубаров некоторое время смотрел на монитор, наблюдая развитие игры, ему что-то не нравилось, он фокусировал то и дело настраивал оптику, менял освещение, дергал себя за волосы и совсем было отвлекся от недавних событий, как вдруг из гулких недр двора раздался совсем не указанный в плане крик. Крик был всамделешный, неистовый, горький. Чубаров перестроил оптику и тут же, глазам своим не поверив, увидел на экране немолодую женщину с распухшим заплаканным лицом и тут же узнал ее – это была мать Марика.
Аким Юрьевич вскочил, с грохотом опрокинул ненавистную дверь и кинулся искать Катерину. Она замерла возле пожарной лестницы, перегнувшись через перила. Мастер метнулся к спуску, отстранил на безопасное расстояние Катю, и через мгновение она уже видела его быстро спускавшимся, причем в память ей врезались покрасневшие костяшки его пальцев, напряженно цеплявшихся за ржавые стержни.
Сова пока никак не могла понять, что там происходит, но смятое, сдернутое с места состояние, которое преследовало ее со вчерашнего дня, совсем уже непредвиденные только что возникшие намеки, какое-то происшествие внизу, заставило ее зажмуриться, перелезть через барьер и быстро-быстро, не гляди вниз, перебирая руками и ногами, спуститься вслед за Чубаровым.
Он еще выяснял что-то, размахивая руками, в группе ребят, а Сова уже узнала, уже мелькнуло перед ее глазами запрокинутое лицо с широкими круглыми ноздрями, рассыпавшаяся прическа и четкая полоска седины у корней крашенных волос, и уже прошло в сознание слово: «Выпал, выпал, выпал!!!»
Чубаров продолжал выяснять и успокаивать женщину, все спрашивая, заявляла ли она в милицию, звонила ли по знакомым, не мог ли мальчик, в конце концов, остаться у хорошей знакомой, а Катя уже неслась к проходной, тяжеловато и слегка косолапо топая новыми коричневыми полуботинками. Проходная, автобус, спрыгнуть еще на ходу, не доезжая до остановки, чугунный забор, калитка, лифт, четвертый этаж…
Дверь оказалась незапертой, и Катя с разбегу влетела в квартиру, почувствовав, пожалуй, при этом быструю и мерзкую тошноту. Но это состояние быстро прошло, она прокашлялась, уже спокойно и медленно вошла в гостиную и…
…и увидела Марика, как и вчера вечером, когда она уходила, сидящего в кресле напротив книжных корпов. Он казался таким же усталым и бледным, на лбу видна была темная, затянувшаяся ссадина, а руки по-прежнему лежали на подлокотниках кресла деда Леонидыча. Только подлокотники были уже не прихотливо скругленные, а прямые, ровные, соединявшиеся с ножками под углом в 90 градусов.
Глава 6
Выпали
Неподалеку от двери, прямо возле катиных ног лежал огромный кухонный тесак.
– Ты… что? Выдавила из себя Катя.
– О стену. Бился головой. Потом пытался тесаком. – Очень серьезно ответил Марик.
– И?…
– Совершенно бессмысленно. Мы выпали. То есть сначала я. А теперь и ты…
И несмотря на эти страшные слова, Катя получила вдруг некоторое успокоение. Нарастающий страх в последние дни, радиопередача, непонятное что-то на крыше, и крик матери Марика и отчаянный бег – все
