Девочек вызовем первоклассных из модельного агентства, — пальчики оближешь. Только придется вам самому его уговаривать, меня он не послушает.
Вадим, вопреки опасениям, сразу же принял предложение Вертушева, возможно, оттого, что сам уже тяготился одиночеством и не прочь был внести разнообразие в свое монотонное существование. В неуемном рвении быть полезным молодому Березину, Вертушев едва не перестарался, обеспечив Вадиму общество сразу трех юных на вид прелестниц, которым удалось на время вывести его из меланхолии и напомнить, что жизнь имеет свои приятные стороны.
Расслабившись и распарившись, находясь в добром расположении духа, мужчины, обернув разгоряченные тела простынями, уселись в предбаннике, чтобы пропустить по рюмке хорошей водки. И уже довольно скоро под действием алкоголя, как это обычно бывает, Вадим подобрел к собеседнику. Тот, в свою очередь, сделался фамильярен и настойчив в своих расспросах, и в конце концов вызвал Вадима на откровенность.
— Ты за меня держись, — говорил Борис, панибратски хлопая Вадима по плечу. — Никому не верь, все сволочи, а мне верь, потому как я тебе первый друг и помощник. Таких как я, еще поискать, сам увидишь.
— Эх, да что ты понимаешь! — отвечал Вадим, в пьяном порыве стремясь излить кому-нибудь свою тоску. — Вот у меня был друг так друг. Любил я его больше родного брата. Если бы не ушел он тогда, не сидел бы я сейчас здесь с тобой и водку пил.
— Что ж так? Не поделили чего?
— Девушка его в меня влюбилась. Он институт бросил и в Афганистан, воевать.
Борис понимающе ухмыльнулся:
— Банальная история. Стара, как мир. Два друга влюбились в одну девушку. Такое сплошь и рядом случается. Стоит влюбиться одному, и другой начинает смотреть на нее его глазами. Я сам у приятеля девушку отбил, жену мою теперешнюю, Киру, и, признаться, угрызений совести по этому поводу не испытываю. Только зря все это было. Теперь, веришь ли, ненавижу ее всеми фибрами своей души. И как ест, и как спит, как разговаривает, — от всего воротит.
— Так разведись, это ж пытка какая!
— Да я бы рад, только братцы ее не позволят, акулы эти зубастые, уголовники-бандиты. Знал бы раньше, ни за что бы не женился. И ты не женись. От Краснова не вырвешься. Будешь потом, как я, импотентом прикидываться, лишь бы с жабой этой не спать. Уж лучше вот так, с кем придется. А что касается твоего друга и его девушки, то тут ничего не поделаешь. Таков закон жизни — побеждает сильный.
— Что ты называешь силой? — вдруг взорвался Вадим. — Значит, если ты предатель, на подлянку мастак и совесть потерял, тогда и силен? Саня мне жизнь спас, а я, получается, на нем свою силу продемонстрировал?
— Зеленый ты еще, — покачал головой Борис и опрокинул в горло рюмку водки, — на совести далеко не уедешь. На совестливых воду возят. Вон Саня твой пошел на войну во имя высоких идеалов кровь свою проливать, а на деле оказался пешкой в чужой политической игре. Где он теперь? Погиб, наверно. А гады эти, что войну развязали, может, до сих пор жируют. — Он неожиданно зашелся пьяным смехом. — Ты уж меня извини, я Петра Ефимыча премного уважаю, только рассказывали мне люди, хорошо его знающие, что и ему удалось на войне руки погреть. Они тогда вдвоем с военкомом в Ленинграде дела обделывали, — за взятки помогали парням откосить от Афгана. Так что многие тогда на войне этой наживались.
Бориса от выпитой водки развозило на глазах. Он хитро прищурился и погрозил Вадиму пальцем:
— Во-о, то-то и оно, на кровушке богатство ваше замешано, на кровушке дружка твоего.
— Врешь! — исступленно закричал Вадим. — Врешь, паскуда! — и ударил его кулаком в лицо.
Гадливо, словно липкую сырую паутину, он содрал с себя простыню и бросился в раздевалку. С тем же отвращением и брезгливостью он выбросил на пол из карманов все предметы, бумажник, часы, туда же полетела одежда. Он все остервенело истоптал ногами и, натянув на себя одни брюки, выскочил босиком и с мокрой головой на мороз. Телохранители кинулись его ловить. При поимке он оказал яростное сопротивление, дрался и ругался площадными словами. Наконец его скрутили, затолкали в машину и повезли домой.
Вертушев отделался сломанным носом и с тех пор в душу к Вадиму с разговорами не лез, однако злобу за расплющенный нос затаил, хотя виду не показывал.
Вадим три дня просидел в своей комнате в одиночестве, в ответ на все расспросы только дико сверкал глазами, так что домочадцы в целях собственной безопасности предпочли его не беспокоить. На четвертый день он отказался от своего добровольного заточения, сделался каменно спокоен и замкнулся в себе окончательно.
Через несколько дней Нелли сообщила Вадиму, что они идут в Большой театр на «Лебединое озеро».
— Папа тоже будет там. Хочет тебя видеть.
Егор Данилыч Краснов сидел в партере с женой и двумя охранниками. К нему все время кто-нибудь подходил, чтобы поздороваться. Даже здесь, в театре, нашлось немало людей, которые жаждали засвидетельствовать ему свое почтение. Он поманил Вадима пальцем и усадил рядом с собой, прогнав охранника.
— Вот, решил выбраться в театр, — сказал он, грузно отдуваясь и вытирая лоб платком. — Достали меня мои бабы, вишь, новая мода теперь на балеты ходить. Мы росли без всяких таких глупостей, а в люди вышли. Что за радость смотреть, как здоровые мужики на сцене ножками изящно дрыгают. По мне, так это пакость одна. А тебя я вот зачем позвал. Обещал я тебе, сынок, обидчиков твоих показать, так лучшего места и не сыскать. Все они, голубчики, здесь же, в партере. Далеко ходить не надо.
Вадим застыл, увидев Веру и Макара. Они пробирались к своим местам. Макар поминутно извинялся, продвигаясь мелкими шажками и придерживая Веру под локоть. Нелли заглянула Вадиму в лицо и проследила за его напряженным взглядом.
— Па, смотри, — Макар, — сказала она.
— Вижу, — отозвался Краснов. — Вот и Макар с женой пожаловали. — Он наклонил голову к Вадиму. — А хороша штучка, ничего не скажешь, — он восхищенно прищелкнул языком, — у Макара губа не дура, лакомый кусок отхватил.
Вадим перевел на него наливающиеся бешенством зрачки.
— Нет, это не Макар, — сказал Краснов, по-своему истолковав его взгляд. — Ты, сынок, раньше времени землю копытом не рой. Рано еще. Я их тебе в антракте покажу.
— Па, смотри, какое у Веры колье, — капризно сказала Нелли, — я тоже такое хочу. Только бриллианты чтоб были побольше. И платье у нее от Версаче.
— Будет тебе колье, и платье будет, — проворчал Краснов. — Своих мало. Как сводишь их в театр или еще куда, так потом одни расходы. Думаешь, расфуфыришься и станешь, как Вера?
Нелли обиженно надула губы. Краснов грубо захохотал.
— Видал, что тебя ждет? — обратился он к Вадиму. — Одни тряпки и бирюльки на уме. И чтоб непременно лучше, чем у других. Никуда, брат, от них не денешься.
— Ты всегда получаешь то, что хочешь? — спросил Вадим Нелли, когда они пересели на свои места.
— Если ты имеешь в виду себя, то не сомневайся, что тебя я получу, — с видом роковой женщины проговорила его невеста и впилась острыми пальцами ему в ногу. — Ты будешь моим! Навсегда! — добавила она драматическим тоном и удвоила свою хватку так, что он поморщился.
— Откуда ты знаешь Макара и Веру? — спросил он.
— Они у нас часто бывают. Макар — приемный сын моего дяди, папиного покойного брата. Папа хотел меня за него выдать, а я не захотела. Вот он на Вере и женился. Когда мы с тобой поженимся, ты тоже будешь с ними часто встречаться.
«Только этого мне не хватало!» — подумал Вадим и с неудовольствием покосился на кукольное лицо будущей супруги. Впрочем, все последующее время его внимание было приковано к огненным волосам Веры, которые в свете софитов вспыхивали и меняли цвет по мере действия, происходившего на сцене.
В антракте Краснов снова подозвал Вадима и сказал: