Я думал, что это мы жестоки… Он скосил глаза на спутницу. Заливаемая дождём, она походила на кладбищенскую статую скорби.
Две тысячи мальчиков-сирот и не сирот, а так, из бедных семейств. Да, готовятся в архаты и чиновники. Но чтобы их – убивать…
Погибнут многие.
Я не чувствую к ним жалости, вдруг понял он. Это что-то другое, не жалость. Они… будто мои выпускники, которые уходят в сечу. Тёмная горькая гордость…
И то же самое – за себя.
А вот к этой статуи скорби… странно – вообще никаких чувств. Стёрто. Что-то было, но что – не знаю.
– …дальше… – ото рта до уха только это и долетело.
Он оторвал прилипший к земле мешок и пошёл против дождя. Дождь был с примесью горькой соли.
Когда Демиру Иерону доложили о катастрофе на море, он только прищурился и кивнул головой. Ему не раз приходилось воевать без тылов и вырывать победу у противника, уже решившего, что разделался с ним лишь потому, что отрезал или захватил его, Иерона, обозы. Здесь было, в сущности, всё то же самое, разве что чуть крупнее масштабом.
На следующий после бури день он даже дал войскам сутки отдыха. После солёных дождей многие дороги и тропы, взмесённые сапогами, станут непроходимыми, солдаты потратят силы, которых им потом не хватит для боя…
Лучше остановиться и подождать.
Солнце сделает свою часть работы…
Войска выстроились для парада в начале одиннадцатого. Сильно парило, пот не высыхал на лицах. Стояли, повернувшись на север, в сторону врага, славы из отданных без большого боя северных провинций: Паригории, Памфалоны, Серафионы, Вианоры, Афинодоры, Феопрепии, а с ними множество тех, кто сохранил род в одном, двух или трёх мужчинах, а с ними отроки, горящие желанием в род войти и носить впредь фамилию не крестьянскую, а акритскую; стояли славы кесарской службы: Урбасианы, Юсты, Анемподисты, Пактовии (двоюродные братья и племянники Алексея), Таврионы и Татионы, связанные враждой ещё более давней, чем вражда Вендимианов и Паригориев, но свято держащих клятву верности кесарю Триандофилу; стояли выделяющиеся из всех воронёными жукоподобными латами и обтянутыми чёрной кожей шлемами мятежные конкордийцы-южане; и южные семейства, пёстрые и неимоверно множественные: сами Вендимианы, Арпилы, Бонифатии, Тимоны, Сакердоны, Товии, Сабелы, Ревокаты, Присконы, Павсикакии… Едва держа строй, стояли крестьянские парни, взятые по повинности или пошедшие сами 'на срок'… но что значит 'на срок', когда война?.. С топорами и луками, в кожаных рубахах, на которые нашиты были железные кольца и бляхи, и в таких же шапках, они были обречены на самые страшные потери в самый короткий срок. Но ничего этого не видел в их лицах кесарь Светозар, старший брат уснувшего Радимира, когда-то добровольно покинувший мир, дабы избежать смуты.
И вот – пришлось вернуться…
Отрада ехала рядом с ним, отставая на голову коня. А по другую сторону кесаря ехал Войдан, родной брат… она уже видела у людей такие лица: там, в странном теневом Озёрске, где не совсем люди двигались наподобие заводных кукол и где она взглянула в лицо себе самой…
Это было так невозможно давно, что вспоминалось с громадной затратой сил.
В каком-то смысле этого вообще никогда не было.
– Слава! – кричали воины, вздымая над головой сжатые кулаки. – Слава! Слава!..
Крик перекатывался, замирал, возвращался. Отрада, нарушая ритуал, поворачивала к воинам голову и чуть улыбалась. Длинные кольчужные крылья её шлема вздрагивали и шелестели, как сухой тяжёлый шёлк. Она видела лица: бледные и смуглые, круглые и худые, морщинистые и совсем детские – и среди них не было ни одного некрасивого! Эти люди были подлинно прекрасны – может быть, оттого, что лучились счастьем.
– Слава! Слава! Слава!!!
Стояли азахи – в меховых безрукавках, чёрные от солнца бугристые плечи лоснятся, бородатые лица запрокинуты вверх, рты распахнуты…
– Слава! Слава кесарю! Слава кесаревичам! Слава!!!
Стояли стратиоты – высокие (низких не брали, имелись у воинских начальников специальные воротца с колокольчиком: задел теменем колокольчик – можешь селиться на бесподатных землях…) и жилистые, будто опутанные под кожей узловатыми верёвками, в любовно подогнанных полупанцирях, с мечами, откованными из болотного железа тайными мастерами и заговорёнными тайными чародеями; у стратиотов вообще было нарочито много тайн…
– Слава кесарю! Слава кесаревне! Слава кесаревичу! Слава!!!
Стоял хор кесарских славов: зеркально блестящие шлемы, прикрывающие большую часть лица, щиты 'птичья грудь', с которыми можно легко пройти сквозь частокол копий, выставляемых обычно строем конкордийской пехоты, и сблизиться с ними на удар меча; и сами мечи воздеты в истовом приветствии:
– Слава! Слава нашему кесарю! Победа или смерть!
Стояли отважники – в лёгких доспехах, часто простоволосые. У многих лишь ленты, наброшенные на плечо, выдавали принадлежность к воинскому кругу. Отрада хотела повернуть голову, чтобы смотреть только перед собой, но не смогла.
Вот он…
Они встретились взглядом. Нельзя было останавливаться, кобыла всё так и шла мерным шагом… но
