Заглянувшему пожилому милиционеру Семёну Семёновичу Алексей предъявил оформленную по всем правилам лицензию на оружие. Да Семён Семёнович и не имел претензий – так, для порядку…
Потом Санечка и фельдшерица – как оказалось, племянница директора – уселись зашивать порванную одежду, а сам директор и Алексей, натянувший на себя какой-то немыслимый меховой полукомбинезон из директорских запасов, вышли покурить.
– Я понимаю, чего ты приехал, – сказал директор. – Сироту, мол, всяк обидеть норовит… Не обидим, не бойсь. Ты сам-то получше за ней смотри, там, в городе – как бы чего не того. Хорошая уж больно девка, жалко будет. Щас таких перестали почти и делать-то…
На автобус чуть не опоздали: даже махали и кричали вслед, и, тронувшийся, он притормозил, дождался и открыл заднюю дверь. Можно было, конечно, и опоздать, директор предлагал довезти на машине до Озёрска, но Алексей отнекался. И вот теперь, усевшись на заднем сиденье над горячим мотором, он испытал прилив беспокойства: если охота началась, не рискует ли он невинными людьми, что вокруг него… Он сознавал, что люди эти, обитатели пространств Велесовой кузни, существуют не вполне, что во многом они не более чем плод воображения и самого старого Велеса, и его, Алексея, – но вот что-то очень сильное, проснувшееся где-то внутри, заставляло его относиться к окружающим полуфантомам так же, а может быть даже и нежнее, чем к несомненным людям.
Возможно, он сделал ошибку, что не задержался и не воспользовался предложением директора: тогда он рисковал бы только одним водителем, а так… В автобусе сидело десятка полтора человек; отсюда, сзади, Алексей видел только платки да дешёвые кроличьи шапки. Лишь на переднем сиденье располагалась явно зажиточная парочка: элегантная дамская шляпка из норки и мужская бобровая ушанка…
– Алёш… – тихо сказала Санечка. – Я тебе раньше не говорила… у меня что-то с глазом. Перед Новым годом началось. Потом вроде бы прошло. Яркий свет. Яркий жёлтый свет. Всё застилает. Обычно когда разволнуюсь. Там, на кладбище… а теперь вот опять. Врач велел лечиться, а я, как дура набитая…
– Раз велел, будем лечиться, – сказал Алексей.
У него самого нервы были напряжены до предела. Что-то вот-вот грозило произойти.
Грозило… Слева, со стороны недалеких низеньких гор, очень быстро неслись, стелились, накатывались белые поверху и уже непроглядно-чёрные снизу клубящиеся облака. Яркая даже при свете ещё не скрывшегося солнца молния побежала под тучами, взрывая мрак. Люди обернулись на неё, кто-то привстал, чтобы лучше видеть. Молния сверкнула второй и третий раз, долетел сухой звонкий гром. Потом облака замерли на какое-то время, и Алексею показалось, что всё вокруг стало близким и плоским – рисунок на стенах туннеля, трубы, в которую всё глубже и глубже, без шансов вернуться, начинал всасываться автобус… сейчас эта картинка поползёт назад, быстрее, ещё быстрее, сменится другой, третьей – мелькание – и дальше не будет уже ничего, кроме шершавой каменной стены и грубых швов с потёками цемента…
Он стряхнул наваждение. Туча приближалась. Вот-вот начнется метель. До Озёрска было километров тридцать – тридцать пять.
Снег догнал и ударил сзади. Автобус качнуло. Окна сразу же залепило снаружи, изнутри они запотели. Стало по-настоящему темно. Водитель включил дворники и снизил скорость. По ногам потянуло холодом. Впереди в свете фар клубилось непонятно что. Молния раскололась над головами – страшный гром сразу же за вспышкой, заставившей пылать голубым огнём летящие хлопья. Алексей оглянулся. Два красных вихря летели следом. Автобус уже еле полз. Алексей подвинулся к окну, протёр стекло. Чёрную дорогу низко перелетало бесконечное белое кружево. Оно становилось всё плотнее и плотнее.
– Как красиво… и как страшно, – прошептала Санечка.
Местами по какому-то капризу ветра снег переметал дорогу, образуя плотные и пока ещё невысокие поперечные и косые валы – но прошло-то всего несколько минут… Автобус с натугой преодолевал заносы, раскачиваясь и завывая. Странно – с момента, когда началась метель, встречные машины куда-то исчезли…
Ощутимо похолодало.
Снег на минуту как будто перестал, хотя мрак сгустился. Почти прямая вертикальная молния врезалась в одинокую старую берёзу, стоящую в сотне шагов от дороги. На миг дерево будто опутала ослепительная паутина. Потом всё померкло, и красноватый огонь, взметнувшийся из расщеплённого ствола, казался тусклым.
– Господи Боже, Господи Боже, Господи Боже… – громко бормотал кто-то впереди.
Ветер ударил в бок автобуса с такой силой, что наклонил его и развернул почти поперёк дороги. Мотор заглох, и тут же погасли фары. Правое заднее колесо то ли спустило, то ли соскользнуло в канаву. Накренившись, автобус замер.
Стало слышно только, как ревёт ветер и как потрескивает, остывая, двигатель.
Стартёр несколько раз бессильно взвывал, будто бросался грудью на непреодолимую ледяную стену. Потом водитель, кряхтя, выбрался из своего кресла и встал в проходе. Был он толст и как-то нелеп.
– Мужики, – сказал он, – а ведь толкать надо. Тут метров сто, и начнётся спуск. Заведётся с толкача.
– Аккумулятор хороший иметь надо, – буркнул кто-то. – За что платим? Пешком дешевле ходить.
– Да нормальный аккумулятор… не знаю, что и думать. Может, от грозы?.. Мужики, помёрзнем ведь, если застрянем. Толкнём, а?
– Чёрт, так и думал, что какое-нибудь говно выплывет, – пожаловался кто-то и встал. – Пошли, что ли.
– Ты со мной, – тихо сказал Алексей. – Не отходи ни на шаг. Понимаешь? Ни на шаг.
Ему представилась картина: скользящий под неведомый уклон автобус, и в заднем стекле – белое пятнышко лица…
– Я хотела тебе шапку дать, – сказала Санечка. – Ты замёрзнешь.
Алексей усмехнулся. У Санечки была белая вязаная шапочка.
Водитель открыл заднюю дверь. Оттуда дунуло таким лютым холодом, что Алексей крякнул от удивления.
