Однако же – факт налицо.
Внизу заговорили, и Алексей обомлел. Говорила старуха и говорил мальчик, у которого ломался голос. Разговор шёл на гарди – древнем языке имперских магов-огнепоклонников. И если для магов это был язык молитв и заклинаний, то здесь, похоже, происходил скучный обмен мелкими раздражёнными ругательствами…
Судорожно вспоминая все выражения на гарди, которые он помнил, Алексей пытался уловить, о чём идёт речь. Мальчик, кажется, что-то предлагал старухе, та отказывалась брезгливо. Похоже, ей требовалось что-то другое, она несколько раз повторила: 'кром', 'кром', 'кром'… Кром, попытался вспомнить Алексей, что-то странно знакомое…
Нет, не всплывает.
Мальчик попытался выпросить что-то у старухи, Алексей уловил и заискивающие нотки, и спрятанную за ними усталую ненависть. И это 'что-то' у старухи явно было, но получить за него она желала лишь 'кром'…
Понятно было, что это не первая попытка договориться. И, может, не десятая даже.
Потом старуха, ворча, поставила что-то на стол, мальчик быстро сел и начал есть – тоже быстро и жадно. Алексей почти видел его: сидит, склонившись над миской, пряча глаза… Так едят воспитанные, но очень голодные люди: торопясь – и стесняясь своей торопливости.
Алексей так внимательно вслушивался в происходящее внизу, что шум движения позади почти застал его врасплох. Он повернулся, одновременно уходя от возможного удара…
Перед ним стоял Железан.
Невозможно было проникнуть в эту комнатку! Два оконца, что две бойницы – и всё! Но Железан стоял, приложив палец к губам, и показывал на дверь.
Алексей так же тихо, как открывал, прикрыл её.
Потом повернулся к молодому славу.
И только теперь понял, что перед ним стоял не живой человек. Чёрный провал окна просвечивал сквозь его плечо…
– Железан… – прошептал Алексей. – Ты почему здесь?
Не отвечая – призраки молчат – слав развернул на уровне его глаз бумажный лист. Печатными буквами написано было следующее:
'Высадка начнётся в ближайшие дни. Торопись, Пактовий. Астерий засылает свои креатуры в Кузню. Возвращаться обычным путём тебе нельзя. Посылаю Железана, он знает тайную дорогу'.
Вместо подписи стоял знак: три свившиеся верёвкой змеи. Якун. Многомудрый Якун Виссарион. Это хорошо…
– Ты знаешь путь? – спросил Алексей.
Железан кивнул.
– Собираться сейчас?
Покачал головой, показал на фонарь и за окно: утром.
– Мы пойдём к перевалу?
Кивок, пауза, отрицательное покачивание.
– В сторону перевала, но к другой цели?
Кивок, кивок.
– Хорошо, Железан. Ты должен что-то ещё сообщить мне?
Железан кивнул, вынул ещё несколько свёрнутых бумаг. Стал разворачивать и держать перед глазами Алексея, пока тот не прочёл всё до конца. Аккуратно свернул и сложил в карман. Во взгляде его Алексею почудилось сочувствие.
'Чтоб тебя жалели мертвецы', – вспомнилось Алексею материнское напутствие, оно же проклятие. Что ж, мамаша – вот и начало сбываться… ещё не жалеют, но уже сочувствуют.
Железан тем временем достал кусочек мела, подошёл к стене и написал: 'Отдохни, я посторожу'. Это было заманчивое предложение. Конечно, мёртвые не спят…
– Что там творится? – Алексей показал вверх и вниз.
Железан махнул рукой: пустяки, мол.
– Ладно, сейчас… – Алексей содрал через голову свитер, остался в шерстяной рубашке. Расстегнул ворот. Взъерошенные волосы пригладил с одной стороны. Сунул пистолет в карман. Нарочито громыхая ботинками, вышел на галерею и, натыкаясь слепо на стены, стал спускаться вниз. Разговор затих в тот ещё момент, когда он открывал дверь.
Внизу, освещённая неярким светом фонаря, сидела одна старуха.
– Не спится, тётушка? – он подцепил фонарь и пошёл в отхожее место, в чулан под лестницей.
– Я никогда не сплю, – сказала старуха вслед, хотя могла бы и промолчать.
Алексей заперся в чулане и, пока отливал, поднял фонарь повыше и осмотрелся. Ага, вот – есть. Под самым потолком. Крупный паук-домовик, тварь робкая и безобидная, хотя с виду и устрашающая. Алексей поймал его (не руками, конечно) одним движением. Выходя, оставил дверь приоткрытой.
– Отчего же так, тётушка? – продолжая прерванную приятную беседу, спросил он старуху.
