– Да, конечно, – сказал Андрис.
Он разрезал ремни – одному и второму. Потом поискал замок, опять взвесил на руке, чему-то усмехнулся, закрыл тугую тяжелую дверь – бывшая душевая, вспомнил он, ну и двери у них в душевых! – вставил замок в проушины, нашел ключ, запер… вдруг затряслись руки, связка ключей выпала и, звеня, стала медленно падать вниз, вниз, вниз… потом стало светло и жарко – Марина тормошила его: что с тобой, что? – слабость, тепло и слабость… он оторвал, наконец, лоб от холодного бетона стены, провел рукой по лицу, лицо было мокрое, липкое – глубоко вздохнул – больно в груди – еще вздохнул, выдохнул…
– Ничего, – сказал он. – Уже прошло. Старый стал, вот что. Марина, – позвал он. – Ты звонила – откуда?
– Вон там, в конце коридора, – показала она. – Но?..
– Обязательно, – сказал Андрис.
Проходя мимо решетки, Андрис запер ее – на всякий случай. Пока было тихо…
Эта дверь была посерьезнее: обитая железом и с врезным магнитным замком. Н-да… питание замка, конечно, могло быть автономным, Андрис вставил ключ в прорезь… могло, но не оказалось. Ладно, с внезапной злостью подумал он. Как вы со мной, так и я с вами…
– Отойди подальше и зажми уши, – сказал он Марине.
Он положил фонарик лучом к двери, сел на корточки, привалившись спиной к стене, прицелился в замок и выстрелил. По ушам, как доской… Постанывая от боли и адского звона, Андрис подошел к двери – в дыру, где раньше был замок, можно было просунуть футбольный мяч. От потянул дверь на себя – открылась. Помещение было просторным и битком набитым самой разной электроникой. Разбираться, какие разрушения причинены пулей и кусками замка, он не стал. Немалые, наверное, разрушения. Так, где тут телефон? Очень мило – не работает. Конечно, этого и следовало ожидать, Присяжни понимает толк в массовых беспорядках… в эфире, наверное, на всех бытовых диапазонах вой и скрежет… ладно. Обидно, конечно… Будем выбираться сами. Как забрались, так и выбираться будем… Он уже выходил, когда увидел на столе груду магнитофонных кассет. Под столом стоял маленький сейф. Отпираемый ключом… вот этим ключом…
Стоящие на ребре тускло поблескивающие шестигранники. Так… пять… шесть штук. А где седьмой? А, вот он, в аппарате. Совсем не такой аппарат, как у Хаммунсена; какая, к черту, разница? Куда бы положить? Возле стола стояла спортивная сумка. Андрис открыл ее и стал вынимать пластиковые мешочки, наполненные чем-то вязким… и запах такой знакомый?.. «Смуглый Джек», пластиковая взрывчатка двойного действия: продукты взрыва смертельно ядовиты. По Токийской конвенции повсеместно запрещена к производству как химоружие. А вот террористы наши где-то достают, и свеженькую… ладно, это еще копать и копать… Он не стал выгружать все: авось пригодится. В обращении «Смуглый Джек» был безопаснее тротила, для инициации требовались детонаторы. Он уложил диски между мешочками, бросил сверху оба браунинга, взвесил сумку на руке. Ремень должен выдержать…
– Уходим, – сказал он Марине.
Под утро ветер немного стих, и пошел дождь – неровный, злой, резкий. Капли били в стекло, как мелкие камушки, бросаемые пригоршнями. Марина спала, отвернувшись к стене. Изредка она говорила что-то, неразборчиво и жалобно, и старалась натянуть на голову короткое одеяльце. Старик, бормоча себе под нос, выходил и входил, подбрасывал дрова в печку, кормил собаку, потом ушел надолго, должно быть, в обход; вернулся, когда уже начался дождь. Кряхтя, долго снимал брезентовый дождевик, снял, встряхнул, повесил у печки – сушить. Сел напротив Андриса.
– Так и сидишь? – спросил он сочувственно. – Не спится? Андрис покачал головой. Взведенность его не проходила и – он знал себя – еще не скоро пройдет. Особенно эта погоня на мотоциклах – ночью, сквозь лес… кто гнался, почему? Хватились, что он увел чужой мотоцикл? Или?.. Погоню он заметил уже за городом, свернул в лес, они тоже свернули – и, понимая, что просто так ему не оторваться, остановился, погасил огни и выстрелил из «магнума» в ствол довольно толстой сосны как раз перед фарами преследователей. Сосна рухнула с шумом прямо под колеса – они остановились, тоже погасили все и долго так стояли – Андрис вслушивался из всех сил, но ветер шумел в кронах – потом развернулись и уехали… Больше часа Андрис гнал наугад – просто как можно дальше от того места; потом вырулил, наконец, на шоссе, сориентировался по указателям и подъехал к городу с противоположной от студгородка стороны – и тут кончился бензин…
– Ладно, – сказал старик, – сейчас мы кипяточку соорудим, чайку попьем, погреемся как следует…
– Да, – сказал Андрис. – Хорошо бы. Погреться бы – это хорошо бы…
– Чего бы покрепче – так ведь нет, жалость такая. Только вот кипяточек и есть.
– Кипяточек… кипяточек – это то, что надо.
Старик ножом поддел и сдвинул в сторону чугунный круг, прикрывающий отверстие в печной плите. Показались быстрые языки пламени. На огонь старик поставил черный помятый чайник.
– Пишут, самое полезное – пить чай, вскипяченный на дровах, – сказал он, снова присаживаясь за стол. – Потом идет – на древесном угле, потом – на каменном, потом – на газе, а уж потом – на электрическом токе. Так что народ все навыворот делает. Да, не только с чаем… А мы сейчас – по науке…
– Отец, – спросил Андрис, – как звать-то вас? Не спросил до сих пор, извините.
– Петером звать, – сказал старик. – Так и зовите: Петер. Я люблю.
– Хорошо, – сказал Андрис. – А меня – Андрис.
– Вот и познакомились, – сказал старик. – А это дочка ваша?
– Нет, – сказал Андрис и помедлил. – Жена.
– Молоденькая, – уважительно произнес старик. – А моя-то даже постарше меня была. Во-от… – он хотел сказать, наверное, что-то еще, но не сказал, только вздохнул глубоко.
За окном неуверенно светлело, и сквозь брызги на стекле можно было видеть голые, воздетые к небу ветви деревьев и в сумраке между стволами – кресты, кресты, кресты, простые и восьмиконечные, низкие оградки могил и дальше – нечеткие, размытые дождем фигурки людей, с зонтами и без зонтов, идущих к церкви. Ночью Андрис помог старику таскать дрова, чтобы протопить там печи. Он впервые был в православной церкви – надо сказать, и в католических-то храмах он был за свою жизнь раз десять, не
