– Ника, – сказал сидящий и наклонился, и голос показался ей знакомым.
Она заморгала глазами, и пелена рассеялась. Это был Бенефициус.
– Вы, – сказала Ника. – Господи, где это я? Что случилось?
– Ничего, – сказал Бенефициус, – ничего. Все бывает. Это гипнологическая клиника.
– У меня… что-то… не так?
– Да, немного. Вы же знаете, как это случается… да и потом – такая жара…
– Почему жара?
– Не знаю. Никто не знает.
– Нет, подождите… Что со мной было?
– Ну, вы же слышали, наверное: это называется «поймать кодон». Когда человек вдруг начинает видеть и слышать то, чего нет… галлюцинации без наркотиков.
– Да-да-да… Я действительно что-то видела… что-то страшное. Но я не помню. Что я видела, Лот?
– Не знаю. Вы бежали по улице и кричали. Будто убегали от кого-то. Это неважно. Не пытайтесь вспомнить. Главное, что вы пришли в себя. Вам скоро сделают еще один укол, и вы опять уснете. Хорошо?
– А вы будете здесь?
– Я никуда не уйду.
– Как хорошо… Лот? Почему я ничего не помню? Чего я не помню, Лот?
– Не нужно пока вспоминать. Потом. Старайтесь не думать.
– Хорошо. Я не буду думать. Только останьтесь со мной.
– Я останусь.
– Не уходите никуда, ладно?
– Никуда.
– Лот…
– Что?
– Скажите мне что-нибудь…
– Все будет хорошо.
– А еще?
– Все будет хорошо.
Ника тонула в собственном сне – выплывала на секунду, чтобы глотнуть воздуха, и снова погружалась в зеленую бездну; потом она открыла глаза там, внизу, и увидела дно, увидела то, что ее ждет: буро- коричневая, медленно шевелящаяся масса, похожая на громадную амебу, ленивую и равнодушную, знающую наверняка, что пища не денется никуда… мимо Ники медленным градом падали, закрыв глаза, птицы с бессильными крыльями – и из последних сил она забарахталась, продираясь сквозь зелень, сквозь ставшую вдруг густой, как патока, воду, она всплыла, открыла глаза – синеватый свет сбоку и спасительный холод – она лежала, совершенно голая, на измятой простыне, подушка и одеяло исчезли, она перегнулась через край кровати и увидела их – и сама, преодолевая не боль, не слабость – тошноту во всем теле – сползла на пол, чудом – так качало – поднялась на четвереньки, потом, цепляясь за кровать – на колени. Так она стояла долго, привыкая к непонятным ощущениям в теле: тошноте в руках и ногах и мятному холоду в животе; голова не кружилась, а раскачивалась, как маятник, но все меньше и меньше. Наконец, Ника смогла встать на ноги. До подоконника было два шага. Мягкое жужжание ее не обмануло: это был кондиционер, он работал, и Ника нашла регулятор и выкрутила его до отказа: через минуту прохладная струя стала ледяной, Ника наклонилась и подставила под нее лицо, голову, грудь – это было упоительно.
В слабом синем свете ночника палата была таинственно-огромной: кровать, как мост, подушка и одеяло на полу – как облака, над которыми пролетаешь, дверь – крепостные ворота… Ника нашла выключатель, и в белом свете тайны исчезли. Тесная клетушка, которая в высоту больше, чем в ширину, бледно-зеленые неровные стены, серый потолок, под которым проходит короб вентиляционной трубы. Оконное стекло стало черно-зеркальным, и в этом зеркале Ника увидела себя: ломкий силуэт. Отражение было не свое и не чужое. Она и не узнавала его, но в то же время не ожидала увидеть кого-то другого. Поднесла руки к лицу: узкие кисти с тонкими пальцами, коротко стриженные ногти без лака, на среднем пальце правой руки тонкое белое кольцо с угольно-черным камнем. Она не знала, откуда у нее это кольцо, но и не испытывала уверенности, что видит его впервые. Ладони белые, все остальное – почти шоколадного цвета. Негритянка? Она посмотрела на себя: маленькая грудь, втянутый живот, узкие бедра – все равномерно-шоколадное… нет, на бедрах узкая контрастно-белая полоска. Загар. Ничего не помню…
Ничего не помню!
Ее вдруг бросило в дрожь. Может быть, от холода. Закутавшись в одеяло, она села на край постели. Так… Меня зовут Ника Буковчан. Мне двадцать три года. Я живу… нет, не помню. Работаю… нет, кажется, учусь… не помню. Ничего не помню. Помню, как зовут – и все. Боже ты мой…
Нет, ложиться нельзя. Эта кровать только и ждет, когда я лягу… эта пасть притворилась кроватью и ждет… Ника вскочила. То, что было кроватью, как бы вывернулось наизнанку и стало похоже на ярко освещенный въезд в туннель. Воздух был ледяной, и пол тоже был ледяной. Она стояла на тонкой, прогибающейся под ногами льдине, а под льдиной ее ждала бездна. Да что же это делается, беззвучно зашептала Ника, Господи, что же это делается, делается… Она шагнула к двери, и тут дверь сама открылась навстречу ей. Это было так страшно, что Ника закричала.
Рот тонкий, глазки маленькие, жидкие волосики стянуты в фигу, и говорит, как пилит: вжик-вжик, вжик-вжик… туда-сюда, туда-сюда… Мымра, неуверенно подумала Ника. Она слышала слова, которые произносила доктор Кимли, слова были знакомые, но до сознания доходили с огромным запозданием.
