все, и удав. Аннабель испытывала неловкость перед зверьми – слишком уж суровая шутка обрушилась на ни в чем не повинных настоящих циркачей. Успокаивало совесть одно: так циркачи оказывались в гораздо большей безопасности, чем в людском своем обличии.
Имена от них перешли захватчикам: Аннабель звалась Стеллою, Берт – Адамом, генерал – Пальмером, а улан – Иппотропом. С именами перешли привычки и мелкие давние отношения…
– Ты мошной впредь не тряси, – дребезжащим тенорком ввинчивал Иппотроп Пальмеру, и тот согласно кивал пегой головой. – А то вишь, какой ще-едрый. За общий-то счет. Хошь чего – меня спроси или вон Стеллу. Мы – понимаем. А ты, дурак здоровый – не понимаешь.
– Подумаешь, чего я там переплатил – три монеты. Пить хотелось, вот и все. А дешевле он не давал… – оправдывался Пальмер за провинность недельной давности.
– Вот, говоришь, три монеты. А на эти три монеты, глядишь…
– Тпру-у-у, черти! – лениво сказал Пальмер, и мерный рокот окованных железом колес по щебенке мгновенно смолк. Стелла приподнялась на локте. Сворачивая с имперской дороги, к ним направлялись два десятка всадников…
ЛОТ
В дверь постучали.
– Заходите, – сказал Лот.
– Не спите еще? – на пороге стоял Меестерс. – Если хотите спать, говорите, не стесняйтесь.
– Хочу, но все равно не усну, – сказал Лот.
– То же самое и у меня, – вздохнул Меестерс. – Вы не думайте, я не буду надоедать вам каждый вечер. Это у меня просто на новых людей тяга. Привыкну – перестану замечать. Устали сегодня?
– Да. Перегруз получился. Слишком много фактажа.
– Зато теперь вы, наверное, все понимаете.
– Пока еще ничего не понимаю. Не обработал.
– А-а… Вам не холодно, кстати?
– Жарко. Но, если хотите, выключите.
– Нет-нет, что вы. Пришел в гости и распоряжается…
– Я просто люблю прохладу. Зимой сплю с открытым окном.
– Это я уже знаю. Я о вас, наверное, вообще все знаю. Вас это не смущает?
– Пожалуй, нет. Особо стыдных вещей я за собой не помню.
– Это, наверное, неплохо – не помнить о себе стыдных вещей… Я, к сожалению, никогда не смогу испытать такого чувства. За сорок лет работы накопилось всякое. Иногда мне странно, что я все еще жив.
Лот сочувственно кашлянул. Интересно, зачем он пришел, подумалось ему. Просто излить душу? Или еще раз прощупать? Или ненавязчиво внушить что-нибудь, или расположить к себе?..
Или без цели? Он с сомнением посмотрел на Меестерса. Вряд ли такие люди делают хоть что-нибудь без цели – даже снимая пушинку с рукава, просчитывают – на автопилоте – сорок три варианта возможных последствий…
Меестерс понял этот взгляд по-своему.
– Я догадываюсь, что вас беспокоит. Внезапное доверие, да? Это так не по-нашему, против всяческих традиций… Ну, допустим даже, что вы агент. Все равно, чей. Хотя, мне представляется, вы именно тот, кем назвались: санитарный врач, прошедший в свое время Каперскую зону и в своих исследованиях глубоко проникший в суть проблемы. В самостоятельных исследованиях. Подчеркиваю. Так вот, даже если вы агент, скажем, Конторы, или Корпуса, или иностранной разведки, или инопланетной… Нам это не то что не страшно – мы это приветствовали бы. Потому что нам противостоит нечто такое, что требует слияния сил. Но вы, к сожалению, не агент… И крысиные гонки продолжатся. И мы будем вцепляться друг другу в глотки – в стремлении не допустить противника к финишу первым, а еще лучше – не допустить вообще. Хотя и лабиринт построен не нами, и несемся мы по нему не по собственной воле, и что нас ждет на финише – не догадываемся…
– Зачем же меня держали в подвале? Проверяли? Если вам все равно – кто?
Меестерс помолчал. Похоже было, что простой вопрос поставил его в тупик.
– Все религии, вы знаете, построены на борьбе добра со злом, – заговорил он другим, безразличным, уставшим голосом. – Две трансцендентные силы, Бог и Дьявол. Непрерывная борьба. Ад и рай, наслаждение и страдание. Я как грубый материалист произвожу все из нейрофизиологии, из центров поощрения и наказания. Их взаимодействие проецируется на внешний мир, и в результате – все вышеперечисленное в миллиардах оттенков. И вот мне, грубому материалисту, приходится допускать существование во внешнем мире каких-то подобных… я не знаю, как сказать? Центров? Они не имеют локализации. Короче, чего-то аналогичного по функциям… нет, тоже вру. Допустим, существуют и Бог, и Дьявол, но ни тот, ни другой не есть добро и зло в чистом виде, они вообще внеморальны, внеоценочны, у них есть какие-то свои интересы, своя борьба, людей они используют в этой борьбе, но сами люди им глубоко безразличны… Причем и Бог, и Дьявол существуют самодовлеюще, но – лишь в сознании людей. Как описание процессов реального мира. И вот эти процессы становятся все более интенсивными, более сложными, запутанными – и тут в них начинает вмешиваться человек… Вы еще не отключились?
– Нет, – сказал Лот.
– Это вмешательство странно, не вполне самостоятельно и абсолютно нерационально. Человек выступает ни на чьей стороне – и даже не на своей, что парадоксально лишь на первый взгляд. Он вообще пока не догадывается, что ввязался в чью-то борьбу.
– И все-таки – причем тут я?
