– Ну, это совсем другое…
– В принципе – то же самое.
– Не знаю… Знак Зверя что означает?
– Зверя и означает. А в каком обрамлении?
– Стрела и венок.
– И все?
– Вроде все. А может, и еще что-то. Некогда было всматриваться.
– А, это ты в колодцы глядел? Тогда не бери в голову. Те звезды не для нас.
– Откуда ты знаешь?
– От верблюда.
– Я тебя как человека…
– Ладно тебе. Откуда мы вообще это знаем? От Леониды, ясно же. Чего спрашивать?
– А ты ей веришь?
– Верю. – Татьяна постаралась сказать это твердо.
– Трюхан, наверное, тоже верил…
– Трюхан – это другое дело. Он, наверное, и человеком-то уже не был.
– А может, и мы уже нелюди. Не знаем этого только.
– Хватит гундеть. И гундишь, и гундишь. Как пердун какой-нибудь старый. Трюхан, наверное, так же вот погундеть любил.
– А правда, что ты его… сама?..
– Нет, не я. Видела только.
– А кто?
– Пошел ты, Павлик, знаешь куда?
– Пойду я, пойду. Ты вот мне скажи: а ты уверена, что мы правильно все делаем? Что воюем за тех?
– А что нам – за оборотней надо воевать? Вместе с Трюханом, да?
– Слушай, не надо так, а? Ты же понимаешь, что я не об этом?
– А о чем?
– Ну, помнишь, Мишка твой все время цитировал: «Бог вряд ли интересуется религиозными спорами»? А почему тогда люди должны интересоваться разборками богов, да еще участвовать в них? Слушай, мы ведь даже не добровольцы.
– Мишку ты не трожь, – неожиданно для себя сказала Татьяна. – Не трожь, понял?
– Да я и не трогал, – растерялся Пашка. – Чего ты?
– Ничего. Наступило молчание.
Я злюсь, потому что он прав, подумала Татьяна. Я не хочу злиться. Она попыталась вернуть себе – хоть на миг – то состояние полного понимания и приятия мира, которое охватило ее в прозрении. Ничего не получилось. Как щенка, ее выбросили в темноту на мороз и закрыли дверь.
В темноту.
На мороз…
Ниже колен ног уже будто не было.
Она стала переминаться с ноги на ногу, приподниматься на носках, и тут Пашка сказал:
– Тань, ты слышишь?
– Слышу, – сразу отозвалась она, потому что странный звук продолжался уже некоторое время, как бы отпочковываясь от рокота каменного потока в ущелье. Будто кто-то барабанил пальцами по расстроенной ненатянутой гитаре.
Не только они услышали этот звук. Хлопнула ракетница, и три зеленых звезды повисли в вышине. Мерцающий их свет обрисовал тот край ущелья, мост – и трех всадников, едущих шагом. Кони нервно вздернули головы, но всадники не шелохнулись. Слишком далеко было до них, слишком мало света – но Татьяне показалось, что один из них – женщина. Две ракеты погасли, а последняя все продолжала гореть и падать – прямо на всадников. Татьяна сглотнула. Нет – ракета упала позади них, довольно далеко. В последней зеленой вспышке конные силуэты вдруг выросли и приблизились. Теперь были слышны только звуки – негромкий конский топот легко перекрыл грохот и скрежет каменной реки. Темноту испятнало лиловым. Вдруг – с запозданием – в глазах вновь возникли те же силуэты – теперь светлые. Да, женщина – справа. Почему-то это было важно. Что-то задержалось в памяти из постигнутого.
– Люди и люди, – упрямо сказал Пашка.
НОЭЛЬ
Язык не ворочался. Рот нельзя было ни закрыть, ни открыть по-настоящему. Где-то между переносицей и затылком застряло чугунное ядро, не дающее ни дышать, ни думать. И ко всему этому – завязаны глаза и
