– Пришли настоящие проблемы, – сказал Глеб Алику.
– Ты меня извини, – тихо ответил тот, – но я уйду, наверное, в отставку. Все. Вахту не в силах стоять… Это ты трехжильный, а я – уже готов.
Дыхание его даже вот так, сидя, оставалось свистящим.
– И что ты будешь делать?
– Ничего. Заберу Лизу, сяду на ковчег…
Ковчегами называли громадные железные пароходы, вмещавшие по тысяче человек и тысяче голов скота. Они поднимались по Грани и Эридану – иногда даже до необжитых мест. Ни монархисты, ни республиканцы не нападали на ковчеги – и даже беглый преступник мог получить на них убежище…
– А что говорит сама Лиза?
– Она поймет.
Глеб покачал головой. В этом он не был уверен. Елизавета Ивановна Бабочкина только внешне напоминала Варю – характером же была схожа не более, чем фамилией. Но влюбленный Алик заметить этого не мог.
– Лиза – слишком столичный житель, – только и сказал Глеб. Он мог бы сказать и кое-что другое, куда менее приятное, но не стал. Не так много у него осталось друзей, чтобы терять их из-за пустяков… – Хочешь отдохнуть от всего этого? По-настоящему отдохнуть?
Не исчезая навсегда?
– Ну?..
– К истокам Тарануса. Хотя бы примерно узнать: что нас ждет? Не брать его в лоб, понятно, что не пробиться, в зайти с севера, с притоков Эридана.
– Нужен будет вертолет…
– Вертолет не дам. Самолет – дам. Будете расчищать полосы…
В сентябре превращенный в амфибию Ан-2 опустился на бескрайнее зеркало того, что позже нарекли Океаном. Месяц спустя Глеб уже знал достоверно: затопления всех обжитых земель Транквилиума не избежать ни при каких обстоятельствах…
Елизавета Ивановна не дождалась возвращения Алика и вышла замуж за капитана дворцовой стражи.
Казна, истощенная бесконечной войной всех со всеми, была пуста. Крестьяне и казаки не желали продавать хлеб за новые бумажные деньги. Чтобы обеспечить армию и города, Глеб двинул по Предгранью иррегулярную кавалерию: забирать хлеб силой. Глеб Борисович, шептал Байбулатов, что же вы делаете… Парвис прислал паническую телеграмму: это путь к гибели, хрестоматийщина. Глеб разве что не смеялся в голос. Он написал и опубликовал Свод прав и обязанностей гражданина. Республиканцы в своей прессе (ему регулярно доставлялись газеты и журналы из Полкан-Городка и Железного) обрушились на Свод, но как-то растеряно: то, за что они сами ратовали, готово было воплотиться под рукой узурпатора, – а вот на это были не согласны даже самые умные из них. Глеб понимал, что среди республиканцев большинство – это простые и очень хорошие люди, бескорыстные и любящие других. Жаль, что в этом проклятом мире всегда достигается только та цель, от которой убегаешь во все лопатки…
В октябре, как он и рассчитывал, полыхнуло – как поднесли спичку (в каком-то смысле и поднесли) – все Предгранье. Загранье тут же двинулось на помощь единолюбцам.
Месяц спустя Новоград объявили столицей Палладийской республики. На континенте от гор Хольта и почти до моря Смерти власть оказалась в руках Собрания. Лишь город Новожилов, сохранивший верность монарху, самим своим географическим положением притягивал к себе стрелы на штабных картах.
Только старые моряки тревожились из-за поднявшегося на три вершка уровня моря…
ЧАСТЬ ТРЕТЬЯ
СРЕДИННОЕ МОРЕ
Теперь, если ты скажешь, что то, что Бог видит как будущее, не может не произойти, хотя и не вытекает из необходимости, – я с этим соглашусь.
1
Если обогнуть дом слева, пройдя мимо пожарной бочки, поднырнув под развешенные для просушки сероватые простыни и благополучно миновав открытое и со всех сторон просматриваемое поле – истоптанную и обильно посыпанную углем и шлаком площадку перед котельной (запах здесь напоминает запах поездов, а значит – путешествий), а потом раздвинуть кусты бузины и скользнуть в довольно сорный полумрак, то через несколько шагов (мимо кучи старого угля, смешанного с землей, обломками полусгнивших досок и тряпьем) упрешься в дощатый, давно не беленый забор. Еле заметная тропинка идет вдоль него, а потом кончается вдруг, и это как раз то место, которое нужно. Здесь доска (она чернее прочих) не прибита внизу на толстый гвоздь, а отходит свободно. И можно протиснуться в открывающуюся щель и попасть в густой запущенный сад. Вдоль забора идут заросли малины и ежевики, необыкновенно колючие, совершенно непроходимые. Но кто-то пробил сквозь них узкую дорожку, и по этой дорожке (под ноги иногда подворачиваются бледно-коричневые грибы на тонких ножках и с морщинистыми коническими шляпками; у них сильный и совершенно не грибной запах) можно быстро дойти до прямой аллеи, устланной толстым слоем прошлогодних листьев. Высокие деревья плотно обступают ее, и кроны смыкаются наверху. Аллея приводит к круглому фонтану. Посередине его, наверное, стояла когда-то медная фигура (две изуродованные зубилом позеленевшие ступни остались на камне, и все); бассейна полон листьями и сухими ветками. Беседка неподалеку так густо оплетена плющом, живым и сухим вперемешку, что в нее трудно пробраться.
Есть и фруктовые деревья. Они обломаны, но все равно цветут…
К дому можно не сворачивать. Он похож на неопрятный ящик: со всех сторон заколочен серыми досками. Лучше прямо, мимо бывших клумб, поднырнуть под ворота…
На этой улице дома стоят только на одной стороне. На другой, за рядом толстенных ветвистых, с
