– Тридцать седьмой.
– Хорошо. И еще одна просьба, князь: старайтесь не замечать моих людей, которые будут ходить за вами.
– А это зачем?
– Нужно же нам найти настоящего убийцу? Пусть думают, что вы всерьез под подозрением, что мы проглотили их приманку. Вполне возможно, что они или попробуют подсунуть нам что-то еще, или дернут за леску…
7
Эркейд, Аркадия, страна грез! Берег вечной весны, долина блаженства. Благословенный край, цветущие холмы… На семьсот миль протянулась между глубокими теплыми водами залива Блэк-Эмбер и хребтом Спригган полоса земли – самая плодородная, самая необычная по природе своей. Тысячемильная отмель закрывает залив от холодных течений, горы не пропускают иссушающих ветров пустынь Солт-рэвин и Клоттедблад, от которых так страдают города столичного пояса: от Тристана до Иффульгента. В Аркадии сохранились леса древовидных папоротников и мамонтовых деревьев, а в тихих речных долинах можно встретить горбатых длинношеих ящериц ростом с быка. Стада карликовых слоников пасутся в предгорьях, в редколесье… Дальновиден и мудр был король Дон Великий, запретивший возделывать эти земли; его мудрость подхватили и президенты, начавшие взимать за право поселиться здесь неимоверные суммы. Да и то лишь в черте уже заложенных городов и поселков и не далее чем в двух милях от береговой черты…
Эркейд – город на сотнях островов, в амфитеатре зелено-серо-синих гор, восходящих слева направо, от холмов и террас над морским побережьем до лесистого хребта Литтлмери, вдали незримо переходящего в заоблачные цепи Сприггана (в действительности это не так: между ними лежит узкая долина, почти ущелье, и это единственная сухопутная дорога из внешнего мира сюда, к городу Эркейд, в край с тем же именем; город, созданный высшим вдохновением, которое нечувствительно передается людям, берущимся в этих краях за карандаш или мастерок). Голубовато-серые, как бы в дымке, стены, опутанные плющом и хмелем; цвета молодой сосновой коры – черепица крыш; изумления достойны фасады, балконы, галереи; фонтаны, каскады садов; внезапно – башни, колонны, маленькие, но совсем не игрушечные замки с тонкими шпилями; все в зелени, в цветах, в диких зарослях, которые вдруг обрываются или каналом, или оживленной улицей в блеске фонарей и витрин, или лужайкой богатого дома… Здесь половина построек – отели; две трети людей – живут в других городах; но всем почему-то кажется, что там они живут по недоразумению…
Здесь рады вам на каждом шагу, в каждом погребке, под любым шатром. Здесь никому и ни в чем не бывает отказа. Вовсе не обязательно иметь кучу денег, чтобы насладиться благами Эркейда, потому что главное его богатство растворено в воздухе: это лень, безмятежность и нега. Вы можете снять номер в отеле за четыре и даже пять фунтов в день, но хижину на пляже владелец оценит в три шиллинга, а где- нибудь в садах, поодаль от моря – в два. Место для палатки обойдется вам в полпенса плюс шесть шиллингов за прокат самой палатки на любой срок. И даже этих трат можно избежать, поднявшись на две- три мили вверх по реке – туда, где город уже кончился, а йеменские сады и огороды еще не начались…
Что-то подобное было поначалу в планах Светланы и Глеба: пожить некоторое время на виду, пуская пыль в глаза, а затем незаметно сменить статус, раствориться в безымянной толпе людей небогатых – и через две недели безымянно отбыть в Эннансиэйшн, где Олив подготовит им крышу над головой…
И вот все – рушилось.
…и потому Светлана с досадой оглянулась на отель, на его фасад, облицованный молочно-белым матовым камнем с неожиданными зелеными прожилками, на окна третьего этажа с бежевыми шторами, так и не ставшими надежной защитой от чужих взоров, на пальмы, выстрелившие в небо из кипени темной амбреллы, на ждущие у подъезда наемные кабриолеты и ландо, на радужную фонтанную пыль меж пальм и за пальмами, на башенные часы, показывающие, что уже половина пятого, что день прошел, съеденный неприятностями, и Глеб молчалив и задумчив, и очень хочется хоть что-то узнать от него…
Не надо его трогать.
Проплыли мимо хрустальный корабль ресторана «Перси», летний королевский дворец, чуть дальше и в глубине – круглый дом с двумя ярусами арочных окон и надписями «ЦИРК» с одной стороны и «КАЗИНО» – с другой. Потом лошадка как бы сама – кебби сидел неподвижно, похожий на чучело сыча – свернула направо и тут же налево, на деревянный мостик, музыкально отозвавшийся на удары ее копыт. Дальше путь лежал вдоль узкого канала, по черной воде скользили еще более узкие низкобортные лодки с парой гребцов и дюжиной пассажиров на каждой. Наконец кебби шевельнулся, и лошадка стала. Влево вел пешеходный мостик: через канал и прямо под полуарку с надписью огромными буквами «Государственная почтовая служба».
– О-от, – с южным выговором у кебби все было в порядке. – Прибыли, сэ-э и мэ-эм.
Глеб расплатился.
– Мое ва-ам бла-адарсти-ие, – медленно кивнул кэбби. – Жда-ать?
– Спасибо, не стоит, – отмахнулся Глеб.
Телеграмма, отправленная ими, была такая: «Мистеру Бэдфорду, собственный дом, Линден-стрит, Порт-Элизабет. Для передачи мистеру Белову. Папа, дорогой, прости меня. Счастлива, что ты вернулся. Я так тебя ждала. Верю, что увидимся скоро. Люблю. Твоя глупая дочь».
Через три часа текст этой телеграммы лежал перед следователем Джозефом Данном. Агент, принесший его, сидел напротив и курил маленькую матросскую трубочку. Вид его был чрезвычайно довольный, как у умного тощего кота, умыкнувшего сосиску.
– Сколько это стоило, Хилл? – спросил следователь.
– Пять, – сказал Хилл и выпустил к потолку струйку дыма.
– Телеграфисты просто обнаглели, – Ланн достал бумажник и выудил из него розовато-серую бумажку. – Чем заняты подопечные?
– Перекусили, вышли к морскому парку, покатались на лодке, взяли билеты на «Феерию». Когда я вернулся с почты – сидели в погребке «Ширли Грэм».
– Ничего подозрительного?
– Трудно сказать. Подходил к ним какой-то странный тип, но парень его отшил. Хок пошел было за ним, но тип попался вертлявый…
