Абсолютные друзья

Возможно, именно вежливость Манди выбивает их из колеи, и несколько мгновений они подозрительно переглядываются. Кто он, этот учтивый английский говнюк с битловской прической? Высокий викинг реагирует первым. Встав между Манди и остальными, берет письмо, адресованное Саше, осматривает со всех сторон. Ильзе залепила клапан клейкой лентой. Слова «Лично! Конфиденциально!» дважды подчеркнуты. Сие ясно указывает, что письмо не предназначено для чужих глаз. Викинг передает конверт Саше, который быстро разрывает его и достает два листочка, плотно исписанные неровным почерком Ильзе. Читает первые строки, переходит к последней странице, чтобы посмотреть на подпись. Потом улыбается, сначала себе, потом Манди. И на этот раз Манди выбит из колеи, потому что темные глаза очень уж умные, а улыбка слишком уж юная.

– Так-так. Ильзе! – бормочет он. – Потрясающая девчушка, не правда ли? – Он сует письмо в карман изношенной короткой прямой суконной куртки.

– Скорее да, чем нет, – соглашается Манди на отменном немецком.

– Венгерка… – напоминает себе Саша. – А ты – Тедди.

– Ну, пожалуй, Тед.

– Из Оксфорда.

– Да.

– Ее любовник? – Вопрос уж больно прямой. – Мы тут все любовники, – добавляет Саша. Под общий смех.

– Был, несколько недель тому назад.

– Несколько недель! В Берлине это целая жизнь! Ты – англичанин?

– Да. Ну, не совсем. Родился за границей, учился в Англии. О, и она послала вам бутылку шотландского. Помнит, что вам нравится виски.

– Шотландского! Господи, какая память! Женская память нас всех погубит. Слушай, и давай на «ты». Что ты делаешь в Берлине, Тедди? Ты – революционный турист?

Манди обдумывает ответ, когда черноволосая девушка с хмурым лицом приходит на помощь.

– Он спрашивает, ты искренне хочешь принять участие в нашем Движении или приехал изучать человеческую зоологию? – говорит она с иностранным акцентом, только он не может понять, откуда она родом.

– Я принимал участие в Оксфорде. Почему бы не здесь?

– Потому что здесь не Оксфорд! – фыркает она. – У нас поколение Освенцима, в Оксфорде – нет. В Берлине можно высунуться из окна, крикнуть: «Нацистская свинья», – и практически не ошибиться, если говнюку на улице больше сорока.

– И что ты собрался изучать в Берлине, Тедди? – спрашивает Саша более мягким тоном.

– Германистику.

Темноволосая вновь перехватывает инициативу.

– Тогда ты должен рассчитывать на везение, товарищ. Профессора, которые учат этому архаическому дерьму, так запуганы, что не выходят из своих бункеров. А двадцатилетние марионетки, которых они посылают, так пугаются, что вступают в наши ряды.

Тут подает голос блондинка:

– У тебя есть деньги, товарищ?

– Боюсь, немного.

– У тебя нет денег? Тогда от тебя нет никакой пользы! Как ты собираешься есть котлету каждый день? Как купишь новую шляпу?

– Наверное, пойду работать. – Манди изо всех сил старается разделить их чувство юмора, пока еще непривычное ему.

– На Систему свиней?

Черноволосая девушка не дает ему ответить. Волосы она зачесывает назад, оставляя открытыми уши. И подбородок у нее волевой.

– Какова цель нашей революции, товарищ?

Вопрос, конечно, неожиданный, но и шесть месяцев с Ильзе и ее друзьями оставили свой след.

– Всеми средствами противостоять войне во Вьетнаме… остановить расползание военного империализма… отвергать общество потребления… оспаривать буржуазные принципы… открывать глаза молодому поколению, учить его. Создавать новое и справедливое общество… противодействовать иррациональным действиям власти.

– Иррациональным? А разве власть может действовать рационально? Любая власть иррациональна, говнюк. У тебя есть родители?

– Нет.

– Ты разделяешь утверждение Маркузе о том, что логический позитивизм – полное дерьмо?

– Боюсь, я не философ.

– В государстве несвободы ни у кого нет свободной совести. Ты это принимаешь?

– Похоже, в этом что-то есть.

– В этом есть все, говнюк. В Берлине студенческие массы ведут постоянную борьбу с силами контрреволюции. Город спартаковцев и столица Третьего рейха вновь открыл для себя свое революционное предназначение. Ты читал Хоркхаймера?[41] Если ты не читал «Период упадка» Хоркхаймера, ты смешон.

– Спроси, eingeblaut ли он, – предлагает блондинка, употребив слово, которого Манди раньше никогда не слышал. Все смеются, за исключением Саши, который, ранее молча наблюдавший за допросом, решает прийти на помощь Манди.

– Все понятно, товарищи. Он – хороший парень. Давайте оставим его в покое. Может, нам всем встретиться попозже в Республиканском клубе?

Провожаемые взглядом Саши, его помощники один за другим спускаются по лестнице. Наконец он опускает за ними крышку люка, запирает на засов и, к удивлению Манди, тянется вверх и хлопает его по плечу.

– Виски у тебя с собой, Тедди?

– В ранце.

– Не обращай внимания на Кристину. Греческие женщины слишком болтливы. И замолкают только после оргазма. – Он открывает маленькую дверь в боковой стене. – И тут все говнюки. Слово, выражающее расположение, такое же, как товарищ. Революция предпочитает прямоту.

Саша улыбается, говоря это? Поручиться Манди не может.

– Что означает eingeblaut?

– Она спрашивала, доставалось ли тебе уже от свиней. Хотела знать, можешь ли ты продемонстрировать красивые синяки, оставшиеся на теле после ударов их дубинок.

Согнувшись пополам, Манди следом за Сашей попадает в длинное, пещерообразное помещение, которое поначалу напоминает ему корабельный трюм. Два фонаря в крыше-потолке высоко над головой медленно наполняются звездами. Саша снимает берет, высвобождая копну непокорных революционных волос. Чиркает спичкой и зажигает керосиновую лампу. По мере того как разгорается фитиль, Манди различает письменный стол с бронзовым подносом для бумаг, стопку буклетов, пишущую машинку. У стены стоит двуспальная железная кровать, застеленная много раз стиранным покрывалом. На полу, как валуны, лежат груды книг.

– Украдено для революции, – объясняет Саша, указывая на книги. – Никто их не читает, никто не знает названий. Им лишь понятно, что интеллектуальная собственность принадлежит массам, а не кровопийцам-издателям или владельцам книжных магазинов. На прошлой недели мы устроили конкурс. Тот, кто приносит больше книг, наносит самый сильный удар по жалкой буржуазной морали. Ты сегодня что- нибудь ел?

– Не так чтобы очень.

– Не так чтобы очень по-английски означает ничего? Тогда ешь.

Саша подталкивает Манди к старому кожаному креслу, ставит на столик два пластмассовых стаканчика, кладет колбасу и хлеб. Его костлявое левое плечо значительно выше правого. Правую ногу он подволакивает. Манди отщелкивает пряжки ранца, достает бутылку шотландского, приобретенную Ильзе в