сокровища.
– Ты увидишь, Тедди, что к крышке каждого ящика снаружи прикреплен пластиковый конверт с перечнем книг, находящихся внутри, и фамилией упаковщика. Тома подобраны по авторам в алфавитном порядке. Ты увидишь, что все ящики пронумерованы и, соответственно, вскрывать их надо, начиная с первого. Ты меня слушаешь, Тедди? Иногда мне кажется, что ты очень уж глубоко уходишь в себя.
– Идею я улавливаю.
– Мы говорим о ядре библиотеки, включающем четыре тысячи наименований. Книги, которые, по нашему разумению, будут пользоваться особым спросом, доставлены в нескольких экземплярах. Конечно же, ящики можно вскрывать лишь после полного завершения строительных работ. Книги, если их расставить по полкам раньше, только запылятся, их придется снова снимать с полок, чтобы стирать пыль, а это потеря времени и денег.
Манди обещает, что все указания Саши будут в точности выполнены. Пока грузчики заносят ящики в холл, он уводит Сашу в сад, где тот не будет путаться под ногами, и усаживает на качающуюся скамейку.
– Чего ты так задержался в Париже? – как бы между прочим спрашивает он, думая, не оскорбит ли Сашу его любопытство.
Но вопрос Саше, наоборот, нравится.
– Мне улыбнулась удача, Тедди. Одна дама, знакомством с которой я наслаждался в Бейруте, оказалась в городе проездом, и мы смогли, как говорят дипломаты, обменяться мнениями по всем интересующим стороны вопросам.
– В постели?
– Тедди, я думаю, тебе не хватает деликатности… – произносится с самодовольной ухмылкой.
– А как зарабатывает на жизнь эта дама?
– Раньше работала в международных организациях распределения гуманитарной помощи, теперь журналистка.
– С радикальными взглядами?
– С правдивыми взглядами.
– Ливанка?
– Если уж точно, француженка.
– Она работает на Дмитрия?
Саша выпячивает подбородок, показывая недовольство вопросом.
«Значит, да, она работает на Дмитрия», – думает Манди.
В этот самый момент слышит шум двигателя фургона. Вскакивает, но он уже опоздал. Грузчики уехали, не попросив нигде расписаться, не оставив квитанцию, не взяв чаевые.
Великая идея Тедди Саше нравится. После напряженных дней, проведенных в Париже, пикник ему просто необходим. Необходим он и Манди, но по другим причинам. Он хочет перенестись в леса под Прагой, в тот день, когда Саша признался, что его отец – шпион Штази. Ему нужна буколическая идиллия для совместного признания. Велосипеды он уже занял у Стефана. Маленький, самого Стефана, для Саши, большой, на котором ездит его сын-здоровяк, для себя. Уже купил колбасу, сваренные вкрутую яйца, помидоры, сыр, копченую курицу и хлеб из грубой ржаной муки, которого терпеть не может, но Саша его любит. Купил виски и бутылку бургундского, чтобы развязать язык Саши и, несомненно, свой. Они договорились, что Манди сбережет Сашино шампанское до Дня открытия.
– А ты хоть знаешь, куда мы поедем? – спрашивает Саша, изображая тревогу, когда они трогаются с места.
– Разумеется, знаю, идиот. Чем, по-твоему, я занимался весь день?
Мне надо с ним поссориться? Накричать на него? Манди никогда раньше никого не допрашивал, а начинать с друзей – не самый лучший вариант. Помни об Эдинбурге, говорит он себе.
Манди берет на себя роль хозяина, разливает вино, раскладывает еду. Саша оккупировал скамью, улегся на спину, положил больную ногу на здоровую. Рубашку он расстегнул, подставил солнцу голую грудь. На реке гребцы изо всех сил гонят лодку против течения.
– Так что еще ты поделывал в Париже, когда не отбирал книги и не спал с журналистками? – любопытствует Манди, посчитав этот вопрос подходящим для вступления.
– Можно сказать, инспектировал войска, Тедди, – небрежно отвечает Саша. – Тебя опять побила Зара? – Синяк под глазом Манди окончательно не прошел.
– Новые войска, старые войска? Людей, которых ты знал по прошлым жизням? Какие войска?
– Наших лекторов, разумеется. Лекторов и интеллектуалов, которые будут вести занятия в нашем университете. А о каких войсках, по-твоему, я говорю? Лучшие некупленные умы во всех основных дисциплинах.
– И где ты их откапываешь?
– В принципе во всем мире. На практике, в Старой Европе. Дмитрий отдает ей предпочтение.
– В России?
– Мы пытаемся. Любая страна, не вошедшая в Коалицию,[108] занимает почетное место в списке Дмитрия. К сожалению, в России исключительно трудно найти не скомпрометировавших себя левых.
– Значит, лекторов отбирает Дмитрий, а не ты?
– Они отбираются в результате консенсуса. Предлагаются определенные кандидаты, многих, уж не сочти меня нескромным, называю я, формируется список и передается Дмитрию.
– В списке есть арабы?
– Будут. Не сразу, на втором или третьем этапе. Дмитрий – прирожденный генерал. Мы намечаем малое, достигаем поставленной цели, перегруппировываемся, продвигаемся к следующей.
– Ты виделся с ним в Париже?
– Тедди, я думаю, ты проявляешь излишнее любопытство.
– Почему?
– Пожалуйста.
Манди колеблется с продолжением. Мимо проплывает большая баржа, поблескивая свежей краской под вечерним солнцем. На палубе, ближе к носу, стоит зеленый спортивный автомобиль.
– Слушай, у тебя нет ощущения, что вся эта глупая секретность – перебор? Я хочу сказать, мы не готовим путч, так? Просто создаем форум.
– Я думаю, Тедди, что ты, как обычно, далек от реальной жизни. Западные учебные учреждения, которые отказываются признавать сегодняшние табу, по определению ведут подрывную деятельность. Скажи новым вашингтонским фанатикам, что создание Израиля – чудовищное преступление против человечества, и тебя тут же назовут антисемитом. Скажи, что никакого Райского сада не было, и тебя назовут опасным циником. Скажи, что человек придумал бога для того, чтобы компенсировать свое научное невежество, и тебя назовут коммунистом. Тебе известны слова американского мыслителя Дресдена Джеймса?[109]
– Конечно же, нет.
– «Когда хорошо скомпонованный пакет лжи навязывался массам из поколения в поколение, правда начинает казаться совершеннейшей нелепостью, а изрекающий ее – абсолютным безумцем». Дмитрий намерен выбить эту цитату на входе в каждый из наших колледжей. Он даже собирался назвать весь проект Университетом абсолютных безумцев. Только благоразумие остановило его.
Манди передает Саше куриную ножку, но Саша лежит на скамье с закрытыми глазами, так что Манди водит ножкой у его носа. Наконец он улыбается и открывает глаза. Ни в Берлине, ни в Веймаре, ни в любом другом городе их встреч Манди никогда не видел на лице друга столь глубокой удовлетворенности.
