– Мне надо поговорить с командиром авиаотряда Куэйлом, – сказал он англичанке с тяжелым подбородком и просунул конверт под плексигласовый щит. – По личному делу. Скажите, что я друг Марка Огилви из Каира. Мы из одного яхт-клуба.
Кто знает, может быть, не последнюю роль в том, что Джонатан позволил своим ногам принять решение, сыграл винный погреб отеля. За несколько недель до прилета Роупера Джонатан на шестнадцать часов оказался заперт в нем как в тюрьме и теперь имел полное основание считать тот случай подготовкой к смерти.
Среди особых обязанностей, возложенных на Джонатана герром Майстером, была ежемесячная инвентаризация погреба коллекционных вин. Погреб был вырублен глубоко в скале под одной из наиболее старинных построек отеля. Джонатан спускался туда, как правило, в первый понедельник каждого месяца, перед тем как получить шестидневный отпуск, положенный ему по контракту вместо выходных. В тот злополучный понедельник он не отступил от своего правила.
Страховая стоимость коллекционных вин была установлена в последний раз на уровне шести с половиной миллионов швейцарских франков. Сложность замковых устройств соответствовала ценности хранимого здесь добра. Прежде чем открыть замок с защелкой, нужно было набрать комбинацию из нескольких цифр и справиться с двумя магнитными замками. Злобный глаз видеокамеры следил за каждым движением посетителя. Успешно преодолев сопротивление всех замков и защелок, Джонатан начал свой ритуальный подсчет с «Шато Петрюс» 1961 года – по четыре тысячи пятьсот франков за бутылку, затем перешел к стеллажам с двухквартовыми бутылями «Мутон Ротшильд» 1945 года – по десять тысяч. Он был примерно на полпути, как вдруг внезапно погас свет.
Вот когда Джонатан возненавидел тьму. И зачем только люди выбирают себе ночную работу? Мальчиком он читал Эдгара По и вместе с героем «Бочонка Амонтильядо» прошел все ступени пережитого им кошмара. Ни одна авария на шахте, ни один засыпанный туннель, ни одна история о застрявших в расселинах альпинистах не легла на его память такой тяжелой могильной плитой.
Джонатан застыл на месте. Он перестал ориентироваться в пространстве. Стоит ли он на ногах? Не случился ли с ним удар? Не контузило ли его? Альпинист в нем сгруппировался, как во время падения. Ослепленный моряк вцепился в обломок мачты. Вышколенный солдат – без оружия – вплотную приблизился к невидимому противнику. Расставив руки, как ныряльщик на большие глубины, Джонатан пошел на ощупь вдоль винных стеллажей в поисках выключателя. «Телефон, – подумал он. – Есть ли в погребе телефон?» Его наблюдательность в данном случае сослужила ему плохую службу. Слишком много образов роилось в его памяти. Есть ли у двери ручка с внутренней стороны? Огромным напряжением воли ему удалось вспомнить код сигнального устройства. Но без электричества и оно было бесполезно.
Джонатан напрочь забыл планировку подвала и кружил вокруг стеллажей, как ночной мотылек вокруг огня. Он, отлично подготовленный к любым неожиданностям, растерялся, столкнувшись с таким ужасом. Ни марш-броски, ни уроки рукопашного боя, ни штрафные учения – ничто не помогло. Он вспомнил, что у золотой рыбки, так, по крайней мере, было написано в книжке, настолько короткая память, что каждый круг по аквариуму кажется ей захватывающим дух путешествием по незнакомым местам. По лицу у него струился пот, может быть даже слезы. Время от времени он принимался кричать: «Помогите! Это я, Пайн!» Без толку. «Бутылки! – мелькнуло у его в голове. – Меня спасут бутылки!» Он решил метать их во тьму – а вдруг услышат? Но даже в состоянии, близком к умопомрачению, он сумел удержать себя в руках, сообразив, что было бы безумием крушить одну за другой бутылки «Шато Петрюс» по четыре с половиной тысячи за штуку.
Кто бы мог заметить его отсутствие? Ведь администрации было известно, что он покинул отель для очередного шестидневного отпуска. Инвентаризацию он производил, собственно говоря, в свое свободное время. Это был, конечно, не самый лучший пункт в его контракте. Хозяйка квартиры, где он жил, разумеется, решит, что он остался ночевать в гостинице, как бывало не раз, когда пустовали номера. И если какой-нибудь залетный миллионер не захочет испробовать редкого вина, он погибнет в этом заточении, прежде чем кто-нибудь его хватится. А миллионеры по случаю войны сидят по домам.
Чувствуя, что нужно прийти в себя и успокоиться, Джонатан сел, выпрямившись, как на плацу, на какую-то коробку и стал мучительно-напряженно перебирать в уме все события своей жизни до сего дня, – последняя, предсмертная поверка: лучшие денечки, полезные жизненные уроки, личностные достижения, любимые женщины. И только сейчас он понял, что ничего не было. Ни денечков, ни женщин, ни уроков. Не было. Ничего, кроме Софи, да и та мертва. Глядя на себя со стороны, насколько это было возможно, он видел одну только нерешительность, неудачливость и склонность к конформизму, и Софи была ему вечным укором. В детстве он изо всех сил старался, чтобы его считали взрослым. Потом профессия вынуждала его скрывать свое 'я' под личиной услужливости и готовности, – и если не считать отдельных срывов, это ему удавалось. Даже как любовник, супруг и соблазнитель он не мог похвастаться большими достижениями: одна-две вялые связи, после чего годы угрызений и малодушных самооправданий.
Постепенно его озарило, если озарение может наступить в кромешной тьме, что вся его жизнь до сих пор являла собой серию репетиций пьесы, в которой он так и не принял участия. И теперь, с этого момента, если этот момент не станет последним, он должен отказаться от своей болезненной, отвратительной приверженности к порядку и пробудить в себе первозданный хаос, ибо, как известно, порядок не заменяет счастья, а хаос может открыть путь к нему.
Он покинет отель.
Он купит лодку, яхту или что-нибудь вроде этого, с чем легко справиться в одиночку.
Он найдет девушку и будет любить ее не в прошедшем, а в настоящем, другую Софи, которую он не предаст.
Он найдет друзей.
У него будет свой дом. У него нет родителей, но он сам станет отцом семейства.
Он сделает хоть что-нибудь, абсолютно все равно что, лишь бы не сгибаться больше, пресмыкаясь во тьме раболепной двусмысленности, в той тьме, в которой, казалось ему теперь, он потерял свою жизнь и жизнь Софи.
Вызволила его фрау Лоринг. Через тюлевые занавески она увидела своим недреманным оком, как он прошел в погреб, и забеспокоилась, что он долго не поднимается. Когда прибыла группа спасения, предводительствуемая герром Майстером с сеткой на голове и тусклым фонариком в руках, в глазах Джонатана не осталось, как можно было бы ожидать, и следа пережитого ужаса. Он казался совершенно спокойным.
Только англичане, перешептывались коллеги Джонатана, выводя его на свет Божий, способны на такое самообладание.
4
