будет?!
Высокий воин, с широким, блестящим топором в могучей руке, подошел к пленным ляхам и повел одного из них к переднему башенному зубцу. Молнией сверкнуло на башне страшное оружие — и казненный лях слетел с вышины к подножью башни.
— Брушевский обезглавлен! — воскликнул в отчаянии Сапега. — На вашей душе, пан полковник, этот грех!
Одно за другим валились с башни бездыханные тела пленников. Не выдержали ляхи кровавого зрелища и ускакали в стан. Лишь пан Лисовский, отуманенный злостью и хмелем, злобно усмехался.
— Когда возьму обитель — все припомню!
Медленно направился он со своими верными жолнерами к окопам. А там, в сапегинском стане, да и у самого полковника, закипал уже гнев: те, что ранее примчались, рассказали о кровавой казни, что свершилась на монастырских стенах. Были в числе казненных и паны, и немцы, и венгерцы, и казаки — почти из каждого ляшского полка воины. И взволновался весь многолюдный стан, шумными толпами сходились стрелки и наездники, на вождей роптали.
— Кабы не Лисовский, были бы живы наши!
— Он первый кровавое дело начал!
— Ему только бы грабить! Войска не бережет!
Польский шляхтич из стана сапегинского еще больше разжег гневную толпу. Вскочил он на туру старую, саблей загремел и крикнул, что хочет воинам добрый совет дать. Кое-как унялся шум и крик кругом.
— Панове! — начал шляхтич, — или мы не вольные люди? Или вождям нашим только сабли наши дороги, а крови нашей не жаль?! За что погибли товарищи наши? Не по капризу ли пана полковника? В его голове вчерашнее венгерское бродит, а мы из-за этого на казнь иди! Полно, братья панове, терпеть да ежиться, да в шалашах зябнуть, да под пушки лезть! Кто как хочет, а я вон ухожу! От таких гетманов да полковников хорошего не дождешься. В Тушино пойду, к Рожинскому!
— Дело шляхтич говорит! Идем в Тушино, к гетману Рожинскому! — кричали польские дружинники.
— Вот это вождь! Не чета нашим: печется о войске!
— Vivat гетман Рожинский! — загремело по всему стану.
Вдруг отовсюду посыпались проклятия, угрозы, засверкали вынутые из ножен сабли: толпа увидела пана Лисовского с его гусарами. Нахлынули на него мятежники.
— Убить кровопийцу! Из-за него наши погибли!
— В сабли его! На куски рассечем!
— Ударим на них. Бей грабителя!
Раздались выстрелы, пули засвистали над головами гусар, сотни озлобленных панов и шляхтичей напирали на отряд полковника.
Лисовского смутить было нелегко; выхватил он саблю, своим наездникам головой кивнул — и стали они тесными рядами, выставив острые копья вперед. Еще немного — и началось бы кровавое побоище. Но тут выехал между гусарами и бешеной толпой гетман Сапега со своими ротмистрами. При виде его поутихли мятежники: все любили доброго и щедрого гетмана, и никто не хотел на него идти.
— Убейте меня, панове! — провозгласил он, печально покачивая головой. — Истерзайте меня на клочья, прежде чем увижу, что дети великой Польши подняли меч друг на друга! Обрадуйте врагов схваткой братоубийственной, оставьте ненаказанными стрельцов жестоких, что обагрили руки в крови нашей! Покиньте добычу богатую, что сулят нам стены твердыни монашеской! Бросьте вождей ваших, знамена ваши! Но — повторяю, панове — прежде убейте меня, чтобы не видел я всего этого!
Дальше и дальше ехал гетман, окликая панов и шляхтичей по имени, уговаривая их, награду суля. И полковник Лисовский, видя, что плохо дело, тоже на уступки пошел.
— Предлагаю вам мир, товарищи! — крикнул он. — Для обиженных найдется у меня по хорошей горсти червонцев. А кроме того, зову всех на пир веселый в стан свой. Меду и вина будет вдоволь. Мир, товарищи!
Погас гнев горячих, легкомысленных шляхтичей, вложили они сабли — и скоро пошла уже у них с гусарами веселая, мирная беседа в ожидании хорошей попойки.
— Это научит вас осторожности, пан полковник, — говорил Сапега Лисовскому, входя с ним и ротмистрами в шатер, где готовилось пиршество. — С нашей шляхтой нельзя шутить. Дело было серьезное!
— Я смял бы их мигом! — презрительно отозвался Лисовский. — Но предпочел поберечь своих гусар. Ну, за кубки!
Блюда с дымящимся мясом, бочонки с вином, медом и пивом наполняли уже весь длинный стол, который едва помещался в просторном шатре полковника. Не заставляя себя долго просить, гости расселись по скамьям. После первого кругового кубка гетман Сапега поднялся и, покрывая могучим голосом шумные разговоры гостей, объявил:
— Товарищи, царь Димитрий и гетман Рожинский прислали к нам из Тушина гонца. Выслушаем его, пока еще крепкие вина пана полковника не отуманили нам головы. Сообща обсудим, что ответить гетману.
После безмолвного согласия гостей сапегинский хорунжий ввел в шатер тушинского гонца. То был мелкий шляхтич, служивший в хоругви гетмана Рожинского — друга и приспешника второго самозванца.
— От царя и гетмана, — сказал он, с низким поклоном вручая Сапеге письмо с восковой большой печатью. Среди общего безмолвия гетман быстро пробежал тушинское послание и недовольно нахмурился.
— Все упреки! — насмешливо сказал он. — В Тушине дивятся, что мы пятый месяц стоим у стен монастыря и до сих пор не добрались еще до казны его. Делают нам советы, просят выслать к Москве легкие конные отряды, чтобы тревожить полки Шуйского. Все старое! Ничего путного не выдумали.
— Посоветуйте и вы, пан гетман, Димитрию и Рожинскому — пусть они придут со своими полками постоять перед монастырем, — крикнул насмешливо Лисовский.
Со всех концов стола посыпались нескромные шутки и остроты насчет самозванца, Рожинского, красавицы Марины, пана Мнишека, отца ее.
Гетман велел гонцу тушинскому удалиться.
— Итак, панове, несмотря на все неудачи, мы все же не уйдем от этих упрямых монахов?! Отступить — позорно!
— Остаемся! Остаемся! — закричали паны.
— Vivat гетман Сапега!
— На погибель монахам!
— За добычу!
Тосты, восклицания гнева и радости смешались в бурю криков. Заходили полные кубки и бокалы, зазвучали разгульные песни. Пир становился все веселее.
Сапега, обмениваясь со своим соседом Лисовским приятельскими шутками и чокаясь полным бокалом, почувствовал, что кто-то тихо, но настойчиво потянул полу его пунцового, шитого золотом кунтуша.
— Пан гетман, — униженно кланяясь, шепнул ему рыжий литвин Мартьяш, — вспомните наш уговор!
— А, это ты? — гетман нахмурился. — Какой уговор? Да, помню. Ты хотел пробраться в монастырь. Где же ты пропадал все это время?
— Ясновельможный пан гетман не звал меня к себе, — с притворной скромностью ответил хитрый литвин.
— Так ты все же хочешь провести монахов?
— Хочу, пан гетман! Ваша ясновельможность повторит, конечно, свои прежние посулы? — шепнул Мартьяш.
— Сотня червонцев, если возьмем монастырь.
— И от меня — другая! — прибавил Лисовский.
— Хорошо, — сказал литвин. — Дней через пять или шесть я подам о себе весточку. Постараюсь
