Легенды Аркхэма

болезней, но от насилия, несчастных случаев и катастроф. И до этого они успевали причинить окружающим немало страданий. Во-вторых, некоторые бесследно исчезли. Вы знаете, сколько народу в нашей стране пропадает без вести?

Я сочувственно покивал, но это только раздразнило старика.

— А я вот не знал! В-третьих, многие сделали карьеру — стали чиновниками, бандитами, бизнесменами и прочими хозяевами жизни… В этом им немало помогло отличное здоровье! Кое-кто даже выбился в депутаты.

— Так это же хорошо! — приятно удивился я.

— Может быть, может быть… — скептически пробормотал рассказчик. — У вас, молодых, иная система ценностей… А вот я, ретроград, почему-то не хочу принять эти факты за добрый знак. И меня снова начали мучать кошмары.

— Какие кошмары?

— Как будто я сижу на черном камне посреди огромного зала, играю на проклятой флейте, а вокруг танцуют какие-то огромные безликие фигуры. И я знаю, что этот танец несет людям зло и бедствия, но не могу остановиться — тогда чудовища уничтожат меня.

— Вы принимаете какие-нибудь лекарства? — спросил я.

Этот невинный вопрос вызвал у хозяина флейты истерический смех, перешедший в тяжелый кашель. Я невольно отодвинулся. Уж не туберкулез ли у него?

— И последнее, — сказал я, меняя тему. — Не слышали ли вы в своих снах и видениях каких-нибудь волшебных слов или молитв?

— Что? — удивленно переспросил старик. — Странно, что вы спросили. Я действительно кое-что слышу. Что-то бессмысленное, я не знаю этого языка…

— А все-таки?

— Это звучит примерно так: 'Зи дингир ана канпа! Зи дингир киа канпа!'

В следующую секунду лицо флейтиста исказилось безмерным удивлением и ужасом. И немудрено, учитывая, ЧТО ему довелось увидеть.

— Отдай флейту, — сказал я, требовательно протягивая шестипалую руку. Словно сомнамбула, старик вручил костяную трубку мне. Она дрогнула у меня в ладони, но смирилась. Я удовлетворенно кивнул бывшему хозяину:

— Словом Единого и Силой Стражей ты свободен. Иди же с миром!

Старик медленно повалился на стол с блаженной улыбкой на лице. Когда его найдут, то решат, что он задремал и мирно умер во сне. Да так оно, в общем-то, и было.

Я вышел из дома, огляделся по сторонам, расправил крылья и поднялся ввысь, растворившись в бесконечной синеве неба.

25 ноября 2000

Шкатулка с секретом

'Одиннадцать вечера. Луна заглядывает в окно непрошеной гостьей.

Если мои предположения верны, то смерть уже близко. Но прежде я должен записать признание, дабы не унести в вечность свою позорную тайну.

Итак, я хочу прояснить обстоятельства таинственного исчезновения… нет, хватит лжи! ужасной гибели Джона Филлипса Уэтли, вина за которую лежит на мне всецело.

Может, кому-то происходящее со мной покажется бредом взбудораженной совести. Но что же она спала столько лет, прежде чем напомнить о себе столь чудовищным образом? Если я переживу эту ночь, останется только посмеяться…

Это признание бывшего колдуна и убийцы в ожидании возмездия.

Знайте: Джон Уэтли умер, открыв шкатулку Мергала, и виной тому — я!

Я купил ее много лет назад, на дворовой распродаже. Удивительно, какие древности так порой можно приобрести. Судя по сплетням, вещица эта осталась от какого-то чокнутого старика, чью рухлядь теперь готовы были сбыть за бесценок дальние родственники.

Шкатулка эта была прямоугольной формы, из темного дерева; запертая, но без отверстия для ключа, наподобие головоломки. Все ее грани покрывал причудливый асимметричный узор, от которого у меня перехватило дыхание.

Ибо в сплетении линий, штрихов и звезд я распознал символы одного из древних колдовских языков, коими посвященные пользуются с незапамятных времен. Одни полагают, что языки эти изобретены специально, дабы скрыть тайное знание от простых смертных; другим же ведомо, что изначальные тексты были написаны не на Земле.

Вот что гласила та надпись:

'Духи земли, помните! Духи неба, помните!

Я, Мергал из Ирэма, свидетельствую, что искусством моим и волей Древних заключено в сем ларце создание из рода Дхолов.

Внемли, неведомый брат! Отворишь его стихом Седьмым из Книги Теней.

Но помни: Cпящий покорится лишь Избраннику, чей род смешал кровь с посланцами Звезд, да пребудет на нем благословение Неназываемого!

Если же отворить сей ларец дерзнет недостойный, то познает он гнев Изначальных в краткий миг жизни своей и вечном посмертии…'

Мне доводилось читать о дхолах, хоть это одна из тех тем, где трудно отделить правду от вымысла и пустых гипотез. Якобы твари эти обитали на Земле и соседних планетах миллиарды лет назад, но исчезли, когда изменились условия в этой части Галактики. Однако эон этой расы не закончился, и, в известном смысле, не кончится никогда, ибо дхолы способны перемещаться во многомерном континууме пространства-времени. К счастью, немного миров и времен, пригодных для их обитания, иначе жизнь во Вселенной находилась бы в непрестанной опасности.

Шкатулка Мергала много лет пылилась на полке в моей лаборатории.

Не скажу, что все было так просто. Сначала она манила меня своей опасностью, заключенным в ней ужасом, словно ящик Пандоры. Возможно, подобные чувства испытывает стоящий на краю пропасти. Ведь я выучил запретный стих наизусть, и порой мне стоило больших усилий не произнести его, кусая язык и губы до крови. Потом это безумие как-то отступило…

Оно вернулось вновь, когда я взял ученика.

Нам, колдунам, нужны ученики, но что бы вам ни говорили, ничего бескорыстного в этом нет. Потребность эта продиктована нашим вечным одиночеством, внутренней раздвоенностью, сознанием непохожести на других… А также, будем честны, наслаждением от власти над душой неофита!

Джон Филлипс Уэтли доставил мне это удовольствие, бросившись в магию со всем энтузиазмом юности — ведь он был молод! Таким и остался навеки… Милый мальчик, добрый и наивный, которого я совратил своим темным искусством и запретным знанием.

Не сразу мне пришла в голову идея использовать его, чтобы открыть шкатулку Мергала, а когда пришла, то я стал гнать ее прочь… Но оказался слишком слаб пред погибельным искушением.

Однажды я предложил Джону участвовать в колдовском эксперименте, и он с радостью согласился, ибо я скрыл от него истинный смысл надписи.

Мы начертили магический круг с мощными охранными заклятиями — я остался снаружи, а Джон вошел внутрь со проклятой шкатулкой в руках. Вокруг нас горели черные свечи и курились благовония. Дрожащим от волнения голосом я начал читать стих из Книги Теней, и Джон усердно поворял за мной каждое слово. В глубине души я тешил себя надеждой, что он собьется, но Уэтли оказался слишком хорошим учеником!

Спустя мгновение после того, как в подвале воцарилась тишина, крышка шкатулки с мелодичным звоном отворилась, выпустив наружу нечто вроде облачка пара, которое повисло в воздухе, уплотняясь на глазах. И вот, это был уже не пар, а плотная молочно-белая масса, словно не подвластная силам тяготения.

Дхол клубился. Он выпускал псевдоподии, подобный амебе, но неизмеримо сложнее ее. В нем проявлялись и исчезали зачатки смутно знакомых форм и движений, и в тот миг мне показалось, будто я знаю, откуда произошла жизнь на Земле. Что касается Джона Уэтли, то он так и замер с открытым ртом — лицо его выражало совершенное восхищение.

В следующие секунды дхол напал на него… Я не могу вспоминать эту сцену без содрогания. Выпустив множество щупалец, белесая тварь начала обволакивать моего несчастного ученика, на глазах как бы всасываясь внутрь, а тот лишь корчился, кричал от боли и ужаса — но крик этот по злой иронии магических сил оставался беззвучным!

Они исчезли оба в ореоле фиолетового сияния, не оставив после себя ничего. Даже шкатулка рассыпалась в прах.

А с меня будто спала какая-то пелена. Я упал на колени, залившись слезами, и, призвав в свидетели духов земли и неба, навеки отрекся от своего колдовства, что несет лишь погибель! Я разгромил свою лабораторию и сжег все артефакты, собранные когда-то с трудом и любовью.

Моей прошлой жизни пришел конец. Казалось, ничто не напомнит о ней.

Так я, по крайней мере, думал до недавнего времени.

Пока два месяца назад меня не посетил призрак Уэтли.

Тогда тоже было полнолуние, и мне не спалось. Тревожно лаяли и подвывали собаки. Зловеще кричали козодои, коих людская молва издревле окрестила вестниками смерти.

В полночь или около того мне явился Джон. Окруженный фиолетовым сиянием, он встал у изголовья кровати. Я сразу узнал его молодое лицо — ведь мертвые не стареют! И все же это был не совсем он — призрачная плоть колебалась, словно что-то ужасное шевелилось под ней… Будто в мертвеце осталось нечто от убившего его дхола.

В ужасе я сотворил охранное заклятие, применив Знак Старейших. Помните, что я не творил магию многие годы! Возможно, поэтому она и не очень удалась — призрак растаял, но как-то медленно, неохотно…

Наутро я готов был признать случившееся лишь сном и бредом больной совести, однако ночи ждал с тревогой. Призрак не появился.

Следующее полнолуние я встречал за сотню миль от дома, в придорожном отеле, наивно полагая, что там меня будет не найти!

Джон явился вновь, еще живее и ярче. Презрев мои потуги в магии, он шагнул вперед и взял меня за руку — я ощутил поистине космический холод!

Не помня себя, я произнес страшное заклятие, на которое прежде бы не осмелился. По комнате пронесся ветер, мебель заходила ходуном, послышался зловещий шепот множества голосов… И среди всего этого стоял Джон. Он вновь ушел неохотно, словно делая одолжение или играя со мной, как кошка с мышкой.

Мне не справиться с ним, теперь я это понимаю.

Третье полнолуние станет роковым. Месть должна свершиться, и я лишь молюсь всем богам, чтобы это была простосмерть, а не нечто худшее.

Как раскричались проклятые козодои!