экономического, социального, культурного развития всех населявших это обширное пространство народов.
Несомненно, не только материальные ценности, но и определенную часть культурного фонда общество викингов получило с Востока, с территорий Древней Руси, при посредстве которой Север связывался с Византией, мир языческого варварства — с миром христианско-феодальных ценностей, опиравшихся на древнюю античную основу. Путь из варяг в греки в известном смысле правильнее рассматривать как «Путь из Грек в Варяги» [186, с. 294]: по крайней мере с III–IV вв., а особенно интенсивно — в IX–XI вв., определенные культурные импульсы распространялись именно в этом направлении — из «Кьярова дома», «Миклагарда» (Великого Города, Константинополя) — через Русь-Гардарики — в столицы северных конунгов.
Древняя Русь была не просто зоной посредничества: именно здесь откристаллизовывались, принимали стадиально близкую форму, воспринять которую северное общество было способно, нормы и ценности новой социально-экономической формации. Фонд восточноевропейских образов, сюжетов, мотивов, прослеживающихся уже в самых ранних преданиях скандинавского эпоса, еще более отчетливо выступает в материале саг. Замечательная исследовательница северной «Россики» Е.А.Рыдзевская еще в 1940-х годах выявила следы обширного пласта легенд, сложившихся на Руси, распространенных здесь в варяжской среде, и усвоенных при посредничестве этой среды древнесеверной литературной традицией [189, с. 159–238].
«Гарды» в композиционной структуре «королевских саг» занимают определенное, и достаточно важное, место. Мотивированная конкретными жизненными обстоятельствами героев позиция восточноевропейского пространства не лишена оттенка сакральности, словно развивающего оксиологические акценты «готско-гуннского» эпического пласта. Здесь, на Руси, обычно проходит какой-то ранний этап деятельности конунгов-викингов, королей-миссионеров. Здесь обретают они свое духовное призвание; отсюда начинается пронизанное провиденциальным устремлением, мученическое в конечном счете шествие на Север, к утверждению государственного единства наследственной державы, осененного христианской благодатью. Олав Трюггвассон, Олав Святой и закрепляющий их свершения Харальд Суровый проходят как бы посвящение при дворе великого князя киевского и уходят на Север, провожаемые напутствием Ярослава Мудрого — Ярицлейва скандинавских саг.
Устойчивое закрепление этого мотива пребывания «на Востоке, в Гардах», воспринимавшихся как путь к христианским святыням вплоть до XIII в., обязательное включение этого «русского элемента» в повествование, подводившее итог социально-политическому и духовному развитию Скандинавии эпохи викингов, заставляет внимательно проанализировать контекст русско-скандинавских отношений в IX–XI вв., без исследования которых не может быть полной характеристика Скандинавии эпохи викингов.
III. Варяги на Руси
И Русь оставляет Гаральд за собой,
Плывет он размыкивать горе
Туда, где арабы с норманнами бой
Ведут на земле и па море.
1. Географические представления скандинавов о Восточной Европе
Древнесеверная литература (включая рунические надписи и висы скальдов) сохранила заметный и неоднородный пласт восточноевропейской топонимии [138, с. 141–156; 140, с. 197–209; 60, с. 164–170; 62, с. 43–52]. Можно выделить три основные зоны, географические представления о которых различались по своей структуре, что проявилось как в количестве, так и в качестве топо— и этнонимов, сохраненных древнесеверной традицией. Все три покрывались собирательным понятием Austr, Austrlond, Austrvegr — «Восток», «Восточные Земли», «Восточный путь», но на протяжении этого «восточного пути» масштаб измерения, дробность градаций и содержание измеряемого им пространства неоднократно менялись [61, с. 9].
Первая зона, ближайшая к скандинавским странам, включала юго-восточную и восточную Прибалтику и Финляндию; северная оконечность Скандинавского полуострова, Финмаркен, населенный саамами, незаметно соединял эту зону с местами обитания норманнов; с другой стороны, земли «финнов» (саамов, квенов, тавастов, карел) разворачивались nor?r til Bjarmalands — «на север в Бьярмаланд», в таинственное лесное пространство, обозначенное по имени народа бьярмов, локализуемое обычно на Русском Севере [63, с. 133–136]. Южную границу «прибалтийской зоны» образовывали земли балтийских славян — вендов, хорошо знакомых датчанам и в эпоху викингов, связанных с ними торговыми, династическими военно- политическими отношениями [329, с. 53–147].
Пространство этой зоны заполнено, во-первых, наибольшим количеством этнонимов, известных и по другим источникам: карелы, курши, ливы, эсты, земгалы. В некоторых случаях скандинавы знали названия отдельных племенных областей (Вирланд = эст. Вирумаа, Самланд = Самбия? Эрмланд = Вармия?); наконец, ряд имен отражает группировки, позднее неизвестные или исчезнувшие: таковы загадочные kylfingar — «колбяги» русских источников, или refalir —'ревельцы'? [138, с. 154].
Вторая группа названий прибалтийской зоны — морские ориентиры на Балтике: сюда относится известное в рунической письменности название Финского залива Holmshaf («Хольмский залив» от Хольмгард = Новгород); скандинавское название острова Сааремаа — Eysysla (где Ey = Saari, «остров», a sysla = maa, «округ, корабельный или сотенный округ», отсюда искаженное немецкое Esel); Runo (о. Рухну) в Рижском заливе, и расположенный невдалеке мыс Demesnes [140, с. 204]. Сюда же примыкает пласт скандинавской или финно-скандинавской микротопонимики Аландских островов и южного побережья Финляндии. Эта система названий очерчивает зону давних прибалтийско-финских и скандинавских контактов, восходящих, судя по археологическим материалам, к середине I тыс. н. э. [342; 306; 307].
Вторая зона, примыкающая к «прибалтийской» с юго-востока, охватывает территорию Древней Руси и насыщена главным образом названиями городов и рек (последние известны в основном из средневековых исландских географических сочинений). Ближайшие к «прибалтийской зоне» топонимы [141, с. 201] образованы по распространенной скандинавской модели «X-borg»: Aldeigjuborg — Ладога и загадочный Alaborg где-то на севере Новгородской земли (возможно, городище Лопотти на северо-западном берегу Ладожского озера — 265, с. 148–151; 367, с. 102–120). Скандинавы, судя по материалам Старой Ладоги, появляются здесь уже в середине VIII в., т. е. в пределах вендельского периода [95, с. 123–130]. По частоте упоминаний в текстах, повествующих о событиях эпохи викингов, Ладога (Aldeigjuborg) значительно превосходит все остальные восточноевропейские центры вместе взятые.
Наиболее значимые топонимы второй «древнерусской зоны» образованы по особой модели «X-gar?r», возникшей, как доказала советский скандинавист Е.А.Мельникова, в условиях русско-скандинавских контактов и продуктивной только для территории Восточной Европы (ни в Скандинавии, ни в Западной Европе названия городов, построенные по этой модели, неизвестны, а корень gar?— используется для обозначения поселений другого типа) [141, с. 199–209]. К этим топонимам относится Нolmgar?r = Новгород, Kaenugar?r = Киев; сюда же примыкает Miklagar?r = Константинополь (букв. «Великий Город»), лежащий в третьей, «понтийско-византийской зоне», но непосредственно связанный с Новгородом и Киевом «Путем из варяг в греки» и в силу этого, видимо, подчиненный данной словообразовательной модели [178, с. 62; 141, с. 206].
Е.А.Мельникова выделяет Holmgar?r в качестве древнейшего известного скандинавам названия на территории Древней Руси и вычленяет его раннюю форму Gar?ar, первоначально обозначавшую собственно
