был в состоянии контролировать их; из своей главной квартиры в Лилле он едва управлялся с Приморской Фландрией, передоверив остальное другим генералам. Жерминальское наступление Кобурга, вбившее клин между Самброй и Шельдой, окончательно отрезало главнокомандующего от центра и правого фланга его армий. Все это ставило народных представителей в весьма трудные условия. Карно в Париже и Пишегрю в Лилле были слишком далеки от угрожаемых районов фронта; их распоряжения часто противоречили одно другому, были невыполнимы. Сен-Жюсту и Леба приходилось самим подбирать командный состав, намечать боевые операции и руководить их проведением.
Основа стратегического плана была ясна. Нужно было свести к минимуму последствия удара Кобурга, обеспечить плацдарм для контрнаступления и выйти на Брюссель. С этим предложением, выдвинутым Сен-Жюстом в ночь на 16 флореаля на военном совете в Камбре, были согласны все. Но дальше начинались разногласия. Автор плана считал, что главный удар должен быть нанесен на Самбре правым крылом республиканских армий; Пишегрю и его штаб, верные стратегии Карно, выдвигали на первое место левый фланг, полагая, что его действия определят победу. После горячих споров пришли к компромиссу. Было решено развивать наступление по всему фронту таким образом, чтобы начали оба фланга: левый — двигаясь на Ипр и Турне, правый — на Моне и Бинш; затем центр республиканских войск мог бы выйти на Като и Ле-Кенуа и легко овладеть этими пунктами, поскольку противник, боясь окружения, сам бы их покинул; это и обеспечило бы последующее общее движение войск на Брюссель.
План был хорош, но к концу совещания Сен-Жюст, уставший от бессонной ночи, допустил серьезный промах, которого долго не мог себе простить: при решении вопроса о численности каждой из ударных групп он пошел на поводу у Пишегрю. Главнокомандующий, исходя из предпосылки (оказавшейся неверной), что против него расположены основные силы врага, увеличил левый фланг до 80 тысяч бойцов; правый же фланг, которому предстояло действовать на Самбре, состоял из осколков Северной и Арденнской армий, в сумме едва насчитывавших 50 тысяч. Правда, его должны были усилить 30 тысяч бойцов Журдана, но время их прибытия продолжало оставаться неизвестным. Сен-Жюст не учел всего этого, и начались его неудачи на Самбре.
Нет, никогда еще в жизни он не испытывал подобных неудач. Между 21 флореаля и 15 прериаля правый фланг республиканских сил, сгруппировавшийся в районе Ханта и Туена, трижды переходил Самбру, трижды пытался укрепиться на левом ее берегу и трижды, отбрасываемый противником, возвращался на исходные рубежи.
Тщетно по приказу Сен-Жюста левый берег был выжжен дотла. Тщетно грозил он расстрелом за трусость и нерадивость. Тщетно производил перемещения в командовании, ставя во главе наступающих то Дежардена, то Шарбонье, то снова Дежардена.
Оставалось дожидаться Журдана. Но как раз накануне прибытия Журдана он получил это письмо…
Письмо было датировано 6 прериаля и подписано Робеспьером, Приером, Карно, Бийо-Варенном и Барером, но автором его явно был Максимильен: Сен-Жюст узнал его стиль и почерк.
В целом письмо было странным и непонятным. При чем здесь «толпы, желающие запастись маслом»? И что это за «повторяющиеся попытки покушений на членов Комитета»? И почему, наконец, присутствие Сен-Жюста в Париже столь необходимо, что его срывают с театра войны сейчас, в самый ответственный момент?.. Антуан знал — об этом твердили все газеты, — что 18 флореаля Неподкупный произнес в Конвенте речь о новой религии, на которую возлагал большие надежды. Значит, надежды не оправдались? Значит, прав был он, Сен-Жюст?..
Конечно, покидать Северный фронт сейчас, накануне решающих событий, крайне не хотелось. Тем не менее, понимая, что ослушаться воли Комитета нельзя, в надеясь, что на днях сюда прибудет Журдан, Сен-Жюст быстро собрался и вместе с Леба отправился в путь. В Париж он прибыл 12 прериаля.
29
Забежав домой, он тут же ринулся в Бюро полиции. Не отвечая на недоуменный вопрос Лежена, он взял его под руку.
— Ну рассказывай, что стряслось и почему я так нужен.
— Скоро придет Робеспьер… — начал было Лежен.
— Я спрашиваю не Робеспьера, а тебя.
Когда старый приятель говорил таким тоном, ему не следовало перечить. Лежен знал это и начал сбивчиво рассказывать. Положение в Париже оставалось тяжелым, мяса и масла не хватало, — строгая нормировка не решила проблемы. Речь Робеспьера 18 флореаля была восторженно принята Конвентом, но не успокоила народ. Упорно твердили о подготовке общего мятежа в тюрьмах.
А тут еще эти покушения…
Лежен достал из стола папку и протянул Антуану.
— Вот посмотри документы. Это копии допросов арестованных.
— Копии? А где оригиналы?
— В Комитете общей безопасности.
— На каком основании?
— Я же сказал, что Робеспьер лучше объяснит тебе все…
Сен-Жюст понял, что дальнейшие расспросы бесполезны, и погрузился в содержимое папки. Чем внимательнее вчитывался он в сухие показания протоколов, тем бoльшие сомнения одолевали его.
Оба факта произошли в течение суток. В ночь с 3 на 4 прериаля некий конторщик при национальной лотерее, по имени Амираль, дважды стрелял в Колло д’Эрбуа, не причинив, впрочем, депутату ни малейшего вреда. Амираль был задержан. Следствие установило: он жил в том же доме, что и Колло, а разрядил свои пистолеты ночью лишь потому, что не выполнил дневного задания. Днем он собирался убить Робеспьера, которого, однако, не нашел… На следующий день во двор дома Дюпле зашла молодая девушка, потребовавшая, чтобы ее проводили к Робеспьеру. Узнав, что его нет дома, она стала бурно возмущаться. Ее настойчивость и несдержанность в выражениях показались подозрительными; девушку арестовали и отправили в Комитет общей безопасности. При допросе выяснилось, что зовут ее Сесиль Рено и она дочь торговца бумагой; при ней оказались два небольших ножа, и она не отрицала своей ненависти к Робеспьеру и свою готовность идти на гильотину.
Эти два дела в одной папке чем-то поразили Сен-Жюста. Ему показалось, что в них есть что-то ущербное, искусственное. Чувствуя, что копии содержат не весь материал, он тут же отправился в Комитет общей безопасности.
Вадье долго рассматривал его изучающим взглядом, затем, несколько с опозданием, изобразил на лице улыбку и воскликнул:
— А, это ты, мы все тебя с нетерпением ожидаем.
— Будь добр, дай мне материалы по делу Амираля и Рено.
— Конечно, конечно… — засуетился Вадье. — Дайте-ка ему то, что он просит. Ну как там, на фронте? — не без ехидства спросил он, пока Вулан отыскивал бумаги.
— На фронте все как надо, — спокойно сказал Сен-Жюст. — Мне вот только непонятно, Вадье, почему вы занимаетесь делом, которое принадлежит компетенции моего Бюро?
— «Моего бюро», — передразнил Вадье. — Что значит «моего», «твоего»? Пока ты там «выковываешь победу», мы бдим здесь круглосуточно и спасаем республику…
Сен-Жюст, сидя за свободным столом, листал материалы. Сначала шло знакомое — те же протоколы допросов и показания свидетелей. Новое было в конце. На предпоследнем листе почерком Фукье было написано: «К дневному заседанию трибунала, 4 прериаля». А поверх этого, наискось, корявым почерком Амара: «Задержать в связи с новыми сведениями».
Сен-Жюст поднял глаза. Вадье, следивший за ним, сказал:
— Да, друг мой, не окажись мы на высоте положения, не прояви себя опытными сыщиками, злодеям с легкой руки Фукье отрубили бы головы и на том все кончилось. Но мы не поверили, что все так просто. Он
