— он не терпит «уравнительства». По-видимому, вот основная причина нашей высылки. Что же касается взрыва на улице Никез, он — ты ведь знаешь это — был организован роялистами и явился лишь предлогом…
— Но Антонелль ведь не пострадал.
— Антонелль попал во второй эшелон проскрибированных. Вместе с Моизом Бейлем, Леньело, Лекуантром и другими людьми II года. Он отделался изгнанием из Франции и сейчас путешествует по Италии.
— Счастливчик.
— Не ропщи на свою судьбу. Скоро и у нас все будет в порядке.
— Ты так думаешь?
— Уверен в этом.
6
Второй день пребывания Буонарроти на острове Ре был целиком отдан делу Бабефа: воспоминаниям и разбору бумаг.
В свое время Бабеф сумел передать Лепельтье важнейшие документы Повстанческого комитета заговора Равных. Феликс сберег этот архив — сравнительно небольшой; и куда бы ни забрасывала его судьба, он всюду брал с собой потрепанный портфель, тщательно перевязанный черным шнуром. И вот сегодня он раскрыл свои богатства перед человеком, который имел на них не меньшие, если не большие права.
Буонарроти был словно в полузабытьи. С каким странным чувством снова обращался он к этим пожелтевшим листкам, многие из которых были написаны его же рукою несколько лет назад… Несколько лет, которые ныне кажутся вечностью…
Вот они, плоды их горячих дискуссий, часов, оторванных от сна… «Анализ доктрины Бабефа»… «Акт о восстании»… «Декрет об управлении»…
Просматривая «Декрет об управлении» и узнавая свой почерк в каждой строке, Буонарроти вдруг стукнул себя ладонью по лбу и расхохотался.
— Что с тобой? — удивился Лепельтье.
— Смотри. — Филипп протянул ему бумагу.
— Вижу. Ну и что?
— А вот что: прочти-ка статьи 17 и 18.
Феликс прочитал и тоже рассмеялся. Прочитанный фрагмент гласил:
«Статья 17. Острова… Олерон и Ре будут превращены в места исправительного труда, куда будут высылаться для принудительных общественных работ подозрительные иностранцы и лица, арестованные за контрреволюционную пропаганду.
Статья 18. Доступ к этим островам будет прекращен. На них будет существовать администрация, подчиняющаяся непосредственно правительству».
— Теперь я понимаю, — воскликнул Буонарроти, — почему этот «остров Олерон» все время вертелся в моей голове и не давал покоя: ведь я же сам составлял этот документ пять лет назад!
— Да, как в воду глядели, — подхватил Феликс. — Словно бы сами подсказали идею Бонапарту! А теперь сами о с в а и в а е м эти острова и на себе испытываем все запланированные ограничения. Правда, без принудительного труда — и то, слава богу!
А Буонарроти между тем листал и листал бумаги. Вот он, «Анализ доктрины Бабефа», который он также написал от слова до слова. Он помнит, как было дело. Сначала за составление документа взялся Сильвен Марешаль. И не справился. Его «Манифест Равных» был ярким и впечатляющим, но имел ряд серьезных дефектов; и тогда Бабеф поручил ему, Буонарроти, написать другой документ. И он написал. Вот он, этот плод его напряженных усилий…
Вновь перечитывает он отдельные места.
«Гражданские, политические и религиозные учреждения, утверждающие несправедливость, в конечном счете разлагают общество… Зрелище различий, роскоши и наслаждений, которыми масса народа не пользуется, служило и всегда будет служить для нее неисчерпаемым источником терзаний и беспокойств…
Чем больше добиваются отличий, тем больше их желают, тем более возбуждают ревность и алчность. Отсюда… столь ненасытная и преступная жажда золота и власти; ненависть, насилия, убийства; кровопролитные войны, вызываемые духом завоевания и торговым соперничеством, не дающие ни минуты покоя несчастному человечеству…
Несчастья и рабское положение проистекают от неравенства, а неравенство — от собственности. Собственность, следовательно, есть величайший бич общества; это поистине общественное преступление…
Пусть не говорят, что справедливо, чтобы человек трудолюбивый и бережливый был вознагражден богатством, а праздный был наказан нищетой. Конечно, справедливо, чтобы деятельный человек, выполнив свой долг… был вознагражден общественным признанием; но он не приобретает тем самым права наносить вред своей стране, точно так же, как солдат благодаря своей храбрости не приобретает права поработить свое отечество…
Разве существовали бы дурные люди, если бы их не втягивали в пороки и безумства социальные учреждения, которые в их лице карают результаты страстей, развитию которых они сами же способствовали…
В истинном обществе не должно быть ни богатых, ни бедных… Богачи, не желающие отказаться от своего избытка в пользу неимущих, являются врагами народа…
Никто не вправе путем накопления всех материальных средств лишать другого просвещения, необходимого для его блага: образование должно быть общим для всех…
Цель революции — уничтожить неравенство и восстановить всеобщее благо… Революция не завершена, пока богачи захватывают все блага и пользуются властью, в то время как бедняки трудятся, словно античные рабы, изнемогают в нищете и не имеют в государстве никакого значения…»
…Филипп был потрясен. Ведь как-никак, а прошло пять лет — и каких лет, — а он и сегодня подписался бы под каждой прочитанной фразой, под каждым словом, под каждой буквой.
Значит, то, что изложено здесь, н е п р е х о д я щ е.
Истины, поднятые в «Анализе доктрины Бабефа», — в е ч н ы е и с т и н ы.
И это воодушевляет на грядущую борьбу.
А потом он обратился к «Акту о восстании». Документ был написан рукою Бабефа — он сразу узнал его каллиграфический почерк. И вспомнил, при каком невероятном энтузиазме «Акт» был впервые прочитан на заседании Повстанческого комитета. И снова, как тогда, перед его глазами прошло все то, чему предстояло свершиться в день восстания, в этот так и не наступивший праздничный жерминальский день.
7
…Раннее утро.
Повсюду звучит набат. Его звонкие переливы идут от предместий к центру.
Тысячи горнов повторяют сигнал тревоги.
А Париж давно уже на ногах. Люди покинули свои теплые постели, несметное число парижан высыпало на улицы.
В каждом квартале — революционный агент и его актив. Активисты отвечают за каждую улицу, каждый дом своего района. Они вручают санкюлотам полотнища с лозунгами. Даются последние инструкции.
Народные бойцы разбиты на взводы, взводы соединяются в дивизии.
Три революционных генерала — Россиньоль, Массар и Фион — ведут дивизии к центру города.
Вот Тюильри, а вот и Люксембургский дворец. Охрана Законодательного корпуса подготовлена: она присоединяется к повстанцам. Заспанные члены правительства, не успевшие толком понять, что к чему, арестованы. Повстанцы немедля занимают Генеральный штаб, арсенал, национальное казначейство, почту и другие правительственные учреждения.
Все магазины и склады Парижа в их руках.
Главные магистрали города забаррикадированы. Если появятся войска, оставшиеся верными низложенному правительству, их ждут потоки кипятка и купороса, которыми повстанцы окатят их из окон
