Микеланджело не был революционером.
Но он был
Великим творцом.
И поэтому, желал он того или нет, дело рук его, его неповторимые шедевры работали на б у д у щ е е, а будущее вело к революции, к свободе, справедливости, братству.
Какие, если не подобные эмоции вызывали в людях его «Давид», «Брут», «Победа», его многочисленные «рабы»?
Сам он признавал это:
И он, как творец, одолевал этот «великий смысл» и понимал с полной ясностью:
Да, он понимал, в чем его бессмертие: в правде жизни — жизни в самом широком смысле, в отыскании
И Микеланджело-гений нашел его. Хотя сам, как человек, как член общества, не пошел этим путем, а в последние годы жизни даже решился на прямое его отрицание.
10
Быть может, думал Филипп, самый разительный пример этого внутреннего противоречия дает эпопея с гробницей Юлия II. Именно эпопея. Ибо охватила она целые десятилетия и прошла через весь зрелый период творчества Микеланджело.
Юлий II получил папский престол, будучи стариком. И, вероятно, именно поэтому с первых же дней своего понтификата задумался о будущей усыпальнице. По примеру египетских фараонов он решил создать себе гробницу на века, надгробный памятник, какого не знала история. И поручил этот труд знаменитейшему скульптору и архитектору своего времени — Микеланджело Буонарроти.
«Неистовый» тотчас же принялся за дело.
Он представил Юлию II проект грандиозного многофигурного мавзолея в несколько ярусов, который предполагалось установить в соборе святого Петра.
Папа утвердил проект.
Весной 1505 года Микеланджело отправился в Каррару, чтобы отыскать и подготовить нужные глыбы мрамора. Более восьми месяцев руководил он выпилкой блоков, обмерял их, сортировал, переправлял в Рим. Все это он делал на свои средства, надеясь, что папа оплатит его труд и труд каменотесов.
Но произошло нечто странное.
Папа не только ничего не оплатил, но даже отказался разговаривать со скульптором, который трижды тщетно пытался получить у него аудиенцию.
Возмущенный Микеланджело покинул Рим.
Позднее он примирился с папой, по заказу Юлия II расписал потолок Сикстинской капеллы, но с гробницей дело не сдвинулось с мертвой точки.
Эту несообразность пытались объяснить завистью близкого к папе архитектора Браманте, якобы не желавшего уступить пальму первенства Микеланджело. Но время показало, что Браманте вовсе не претендовал на строительство гробницы Юлия II!
Говорили также, будто папа из суеверия раздумал возводить усыпальницу при жизни.
Но и после его смерти продолжалась та же морока. Наследники Юлия II четырежды (вплоть до 1542 года!) перезаключали договор со скульптором, но гробница так и не была закончена.
Всю площадь перед собором Петра годами занимали необработанные глыбы мрамора, вызывая удивление прохожих. За это время Микеланджело создал ряд своих величайших произведений — написал «Страшный суд», изваял статуи капеллы Медичи, приступил к работе над Лауренсианой. А гробница Юлия II продолжала его мучить, приводя к подлинной творческой трагедии, быть может, самой серьезной в его жизни. За все это время он сделал всего лишь несколько фигур (из сорока запланированных!).
В этих-то фигурах, по глубокому убеждению Филиппа, и заключалась вся суть дела.
11
Из всех задуманных им больших фигур второго яруса гробницы он довел до конца только одну — статую Моисея. Но эта одна стоила многих.
«Моисей» Микеланджело всегда потрясал Филиппа. В былые времена он часами смотрел на шедевр своего гениального предка, смотрел и не мог наглядеться. И сейчас, едва он начинал думать о «Моисее», как снова оказывался в этой церкви и снова видел его во всем первозданном величии.
…Мощная, мускулистая фигура. Сильные, жилистые руки в напряженной позе; правая лежит на скрижалях. Длинная, густая борода, каскадами спадающая на грудь. Резкие черты лица. Пронизывающий взгляд. И… два рога, коротких массивных рога над грозным челом…
Рога Моисея!
Вот она, вековая загадка, не дающая покоя художникам, искусствоведам, философам…
Что это? Символ? Но чего?
Давались разные объяснения: символ святости или, быть может, начинающиеся лучи.
Микеланджело унес загадку в могилу. А статую Моисея поставили в храм, но не в ватиканский собор святого Петра, а на отшибе, в церковь Сан-Пьетро ин Винколи.
Для себя Филипп Буонарроти загадку разгадал, разгадал давно, чуть ли не впервые увидев скульптуру. И его версия ему, да и всем, кому он открывал ее, казалась несомненной.
«Моисей» Микеланджело представлялся Филиппу воплощением высшей, эпической мудрости, силы духа, глубины постижения тайн природы и общества. Он словно вознесся над добром и злом, познав и преодолев их, поняв их органический синтез как основу бытия. Но в ходе этого познания он должен был стать отверженным от абсолютного добра, и рога являются как бы символом этой отверженности.
Вот в чем суть.
Жизнь, с ее непрерывными социальными потрясениями, — постоянный сплав добра и зла. Революция — это и насилие, и кровь, и жестокость, но все это органически слито с благом раскрепощенного народа, созданием равенства и братства людей.
— Для того чтобы победило добро, нужно, чтобы зло достигло своего апогея, — утверждал Сен-Жюст, резюмируя суть кровавого террора якобинцев II года.
Великий Микеланджело, человек неукротимого духа, разительных внутренних контрастов и противоречий, «Неистовый», стихийно чувствовал нечто подобное и воплотил в своем «Моисее».
«Моисей» — это образ народного вождя, пророка великих потрясений и революций, провозвестника общества будущего.
Понимал ли это папа Юлий II?
Во всяком случае, он что-то почувствовал и сразу же охладел к ранее одобренному проекту. А затем и вообще приостановил его реализацию. И этим же путем пошли его наследники.
Тем более что не только «Моисей» должен был вызывать сомнения церковной (да и светской) элиты.
12
В «пирамиде», запланированной великим скульптором, немалую роль играли персонажи, взятые из античной мифологии (например, статуи «Неба» и «Кибелы»), что должно было насторожить ортодоксальных католиков, нетерпимых к любой языческой «ереси».
Но более всего их насторожили «рабы» Микеланджело.
По генеральному плану гробницы в нижнем ее ярусе помещались фигуры людей в разнообразных позах, обнаженных и связанных по рукам и ногам. Они-то и вошли в историю искусства под именем «рабов».
Их смысл объясняли по-разному, но ни одно из этих объяснений не казалось Филиппу убедительным. Так, говорили, будто «рабы» воплощали провинции, присоединенные Юлием II (?). Некоторые видели в них «свободные искусства», поощряемые престарелым папой (но почему связанные?). Наконец, третьи, не желая вдаваться в полемику, заявляли, будто скульптор вкладывал в «рабов» какой-то сложный и только ему понятный философский смысл.
Филиппу все это представлялось детским лепетом.
Ну разве не видно с первого взгляда, что «рабы» — это весь народ, на плечах которого покоится
